1001 забытое чудо. Книга проклятых

Все «вещи» не суть вещи, а только отношения, или выражения отношений; но все отношения стремятся к тому, чтобы стать не имеющими отношений или сдаться, или подчиниться попыткам более высокого уровня. Поэтому существует позитивистский аспект этой реакции, который сам по себе есть только реакция, и он представляет собой попытку ассимилировать все явления в материалистическом объяснении, или сформулировать окончательную всеохватывающую систему на материалистической основе. Если бы эта попытка могла быть осуществлена, это было бы достижением реальности; но эта попытка может быть предпринята только если мы отбросим, например, психические явления.

Если когда-нибудь наука уступит психическому, то это было бы не более законно объяснить нематериальное с помощью материального, чем объяснить материальное с помощью нематериального. Наше личное допущение состоит в том, что материальное и нематериальное образует единство, сливаясь, например, в мысли, которая непрерывна с физическим действием. Единство нельзя объяснить, потому что процесс объяснения есть истолкование чего-то посредством чего-то другого. Всякое объяснение есть ассимиляция чего-то с помощью чего-то другого, что было принято за основу; но в Непрерывность нет ничего такого, что было бы в большей степени основой, чем что-либо другое — если только мы не думаем, что иллюзия, построенная на иллюзии, более реальна, чем ее псевдооснова.

В 1829 году (см. Timb's Year Book, 1848 г., 235) в Персии выпало вещество, которое местные жители, по их словам никогда раньше не видели. У них не было ни малейшего представления об этом веществе, но они видели, что овцы его ели. Тогда стали перемалывать это вещество в муку и печь хлеб, который оказался вполне сносным, хотя и безвкусным.

Это была возможность, которой наука не пренебрегла. Манна получила разумное основание, была ассимилирована и примирена с системой, которая вытеснила предшествующую, менее близкую к реальной. Уже говорилось, что весьма вероятно, что в древние времена с неба падала манна, — потому что она все еще падает — но что в основе этого явления лежит поучение, что это была саранча из степей Малой Азии — «вверх из одного места с помощью смерча и вниз в другом месте». В Report of the British Association, 1833 г., 71, говорится, что это вещество — «неизвестное жителям этого района» — было «сразу же распознано» ученым, который исследовал его, и оказалось, что «химический анализ также показал, что это была саранча».

Это было еще в те дни, когда химический анализ был богом. С тех пор его энтузиасты были потрясены и разочарованы. Каким именно образом химический анализ мог стать столь точным, я не знаю, — именно химический анализ заговорил и заговорил догматически. Мне кажется, что невежество жителей, по контрасту с локальным знанием иностранных ученых, преувеличено: если есть что-нибудь пригодное для еды, в пределах любого расстояния, преодолимого смерчем, то жители знают это. У меня есть данные о других падениях съедобных веществ в Персии и Азиатской Турции. Все они догматически относятся к «манне»; «манна» догматически определяется как вид саранчи из степей Малой Азии. Позиция, которую я занимаю, состоит в том, что это объяснение развилось в результате неведения о растительных веществах, или съедобных субстанциях в других частях мира. Это знакомая попытка объяснить общее с помощью локального; что, если бы у нас были данные о падениях растительного вещества, скажем, в Канаде или в Индии, то это не была бы саранча из степей Малой Азии; хотя все падения в Азиатской Турции и Персии огульно и с готовностью названы ливнями «манны», они даже не состояли из одного и того же вещества. В другом случае выпавшие частицы были названы «семенами». Впрочем, в Comptes Rendus, вещество, которое выпало в 1841 и 1848 годах, названо студенистым, и B Bulletin des Sciences Naturelles de Neuvchatel говорится, что оно состояло из комков размером в лесной орех (фундук), которые были перемолоты в муку, что из этой муки был испечен хлеб, очень аппетитного вида, но безвкусный.

Большая трудность все же в том, чтобы объяснить концентрацию мелких частичек в этих ливнях…

Но глубоководные рыбы и случающиеся время от времени падения им на головы съедобных веществ: мешков с зерном, бочек сахару; предметов, которые не были заброшены наверх из одной части океанского дна, штормами или подводными возмущениями, и опустились где-нибудь в другом месте…

Я предполагаю, что кто-нибудь подумает: но ведь зерно в мешках никогда не падало…

Вспомним предмет в Амхерсте: его оболочка, похожая на «сукно»…

Если бы над нашими головами не было транспортировки грузов подобно той, которая производится по поверхности океанов этой земли, тогда я не глубоководная рыба, каковой себя считаю.