1001 забытое чудо. Книга проклятых

Чопорное и аккуратное, или точное, гомогенное, единичное, пуританское, математическое, чистое, совершенное. У нас может быть иллюзия этого состояния, — но только в результате пренебрежения его бесконечными отрицаниями. Это капля молока, плавающая в кислоте, которая съедает его. Позитивное, засасываемое негативным. Так обстоит дело в промежуточности, где только быть позитивным означает порождать соответствующую и, может быть, равную негативность. С нашей точки зрения, это есть, в квазисуществовании, предваряющее, или пренатальное (предшествующее рождению) или предшествующее моменту пробуждения сознание реального существования.

Но это сознание реальности есть величайшее сопротивление попыткам осуществиться (реализоваться), или стать реальным, потому что это чувство, что реальность уже была достигнута. Наш антагонизм направлен не против науки, а против позиции наук, полагающих, что они окончательно реализовались, или против веры вместо временного принятия (допущения); против недостаточности, которая, как мы видим снова и снова, доходит до мелочности и ребячества, научных догм и стандартов. Если несколько человек отправляются в Чикаго, а попадают в Буффало, и один из них принимает Буффало за Чикаго, то он будет препятствием прогрессу остальных.

Такова и астрономия, и ее на вид точная маленькая система…

Но факты, которые у нас будут о круглых мирах и веретенообразных мирах, и мирах в форме колеса, мирах, подобных колоссальным серпам, одиноких мирах и мирах, собранных в рои, огромных мирах и крохотных мирах; некоторые из них состоят из материалов, похожих на вещество этой земли; и мирах, представляющих собой суперконструкции из железа и стали…

Или что с неба падают не только зола и пепел, кокс и древесный уголь и маслянистые вещества, напоминающие жидкое топливо, но и массы железа.

Крушения и грузы и обломки обширных железных конструкций…

Или стальных. Рано или поздно нам придется принять точку зрения, что с неба падали и обломки стали. Но если на эту землю падали обломки не железа, а стали…

Но что узнала бы глубоководная рыба, если бы стальная плита с потерпевшего аварию корабля над нею свалилась вниз и стукнула ее по носу?

Наша погруженность в море повседневности с его почти непроницаемой густотой.

Иногда я кажусь себе дикарем, который нашел что-то на берегу своего острова. Иногда я кажусь себе глубоководной рыбой с больным носом. Величайшая из тайн:

Почему они никогда не приходят сюда или не присылают кого-нибудь сюда открыто?

Конечно, в этом нет ничего таинственного, если мы не станем так серьезно считать, что мы должны быть интересны. Вероятно, именно по моральным основаниям они держатся от нас подальше, — но даже если это и так, среди них ведь тоже должно быть и несколько отсталых.

Или есть основания физического характера: Когда мы будем в состоянии специально поднять этот вопрос, одной из наших ведущих идей, или наивных представлений, будет та, что близкое приближение другого мира к нашему миру будет иметь катастрофические последствия; что миры с управляемым движением будут избегать близости; что другие, те, что выжили, организовались таким образом, чтобы обеспечить себе защитную удаленность, или орбиты, приближающиеся к регулярности, хотя и никоим образом в той степени, которая соответствует популярному предположению.

Но какая устойчивость представления, что мы должны быть интересны. Козявки и микробы и тому подобные сущности думают так же: что они нам интересны. Некоторые из них даже слишком интересны.

Опасности близкого приближения — тем не менее, наши собственные корабли, которые не отваживаются приблизиться к скалистому берегу, могут выслать к нему гребные лодки…

Почему не установлены дипломатические отношения между соединенными Штатами и Циклореей, — каково в нашей передовой астрономии есть имя удивительного колесообразного мира или супер-конструкции? Почему не присланы сюда открыто миссионеры, чтобы отвратить нас от наших варварских запретов и других табу и подготовить путь для доброй торговли ультрабиблиями и супервиски? Почему не делаются состояния от продажи нам поношенных пышных супернарядов, которые мы принимали, подобно тому, как американский вождь принимал чьюто старую шелковую шляпу из Нью. Йорка или Лондона?

Ответ, который приходит мне в голову, столь прост, что кажется приемлемым сразу же, если мы примем, что очевидное есть решение всех проблем, или если большая часть наших недоумений состоит в том, чтобы трудно и мучительно понять не имеющее ответа, а затем искать ответы, — используя такие слова, как «очевидное» и «решение» в общепринятом смысле… Или:

Стали бы мы, если бы могли, обучать и прививать утонченность свиньям, гусям, скоту?