1001 заговор сибирской целительницы

Сила царства, войди через нож в жертву.

Заклинаю кровь кровью.

Исповедаю три слова:

Жизнь! Смерть! Воскрешение!

Яви заново превращены!

Аралим! Действуй!

Хаиот! Повернись вспять!

Адонаи! Верни все опять!

Я вас заклинаю, Ангелы Божии.

Умоляю Тебя, святой Ангел Михаель,

Ты, который председательствуешь

В воскресенье

Под обожаемым именем Адонаи,

Богом Израиля, сотворившим весь мир

И все, что он заклинает в себе.

Перечеркни договор дьявола

От первого слова до последнего.

Ангелы четвертого легиона

Крылами своими разобьют в прах врага

И сотворят волю мою!

Есть три печати.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Есть печать у земного жреца—

Подаренная от Творца.

Утверждаю и расторгаю

Дьявола договор—

Именем Господа Вышнего.

Ныне, присно, во веки веков. Аминь!

Церковь, выколотая на попе

Из письма: «…Не знаю, как Вы отнесетесь к моему письму. Возможно, с отвращением, порвете и выбросите. Но я надеюсь на Ваше милосердие. Буду честен, иначе какой смысл писать вообще. Кроме того, мне не с кем поделиться, да и нет другого выхода. Я гибну, и если это письмо окажется в Ваших руках, то, значит, я буду к этому времени мертв. Тогда пусть оно послужит кому-то горьким уроком.

Я детдомовский, мать умерла рано, отец спился. Тетка не захотела брать лишнюю обузу: у самой было трое пацанов. Понятно, зачем ей лишний рот? Так я и попал в детдом, а там выживают как могут. В пятнадцать лет посадили на малолетку за кражу. Освободился, некуда было приткнуться, попался, и снова срок. А потом закрутилось, завертелось.

Времени в тюрьме много, травили байки. Один мужик рассказал, что когда-то он был на другой зоне и при нем произошел такой случай. Двое молодых выкололи портки на заднице: на одной половинке крест, на другой церковь, а на пояснице — черт. Этих парней не стало через месяц. Кто-то сказал, что все это муть голубая и брехня. В итоге ему сделали такую же наколку, а через три дня парня нашли повешенным. И опять стали все говорить: вот видите, умер же. Тут еще один проэкспериментировал: выколол церковь и крест. Он не прожил и месяца после этого. Упал на стройке и разбился. Тогда мужики заставили одного провинившегося, чтобы он тоже наколол себе церковь на заднице. Дело ведь на принцип пошло, многие были уверены, что причина смертей именно в наколках. А кто-то говорил, что это, мол, совпадения и больше ничего. В общем, последний с наколкой тоже умер. Как-то, начифирившись, мы опять вернулись к этой теме. Не знаю, что со мной произошло, но я не мог все это выбросить из головы. Бывает ведь такое, что делаешь невероятную глупость из-за сомнения или любопытства. Я тоже думал: совпадение не совпадение, а правды не узнаешь, если сам не испытаешь. Мысль эта меня доконала. Так я приобрел наколку на заднем месте. Ночью в тот день, когда это произошло, я проснулся от легкого потряхивания за плечо. Открыв глаза, я увидел человека в черном. Он смотрел на меня, а я думал вовсе не о том, откуда же он мог взяться, а о том, как ясно вижу я его лицо. Черный человек мне сказал:

— Считай, сегодня пятое число. Умрешь двадцать девятого.

Голос был как шелест, но я разбирал каждое слово. Словно кто-то наклонился к самому моему уху, хотя черный человек не наклонялся, а стоял прямо. Я прикрыл глаза, мне стало жутко, и тут же, не выдержав, открыл их. Человека в черном уже не было.

Утром меня зазнобило и стало плохо. „Заражение, что ли?“ — подумал я. Днем полегчало, а вечером я снова увидел в углу того человека в черном. Он скалил зубы в улыбке. Улыбка была угрожающей и очень неприятной. Я покрутил головой: видит ли его еще кто-нибудь?

С той минуты он был всегда где-то рядом. Когда я засыпал, мне снился всегда один и тот же сон: поле с выгоревшей черной травой. Посреди поля черная церковь. Иконы плачут, а лики отворачиваются от меня. На полу валяются веревки с петлями — бери и давись. На девятый день я уже не хотел жить. Мысль о смерти преследовала меня неотступно. Об этом я никому не говорил, хотя ребята меня спрашивали о наколке. На двенадцатый день я увидел себя во сне на руках у женщины. И вроде это моя умершая мать. Я тянул к ней руки, а она говорила голосом человека в черном: „Скоро, совсем скоро мы будем вместе“. Я же ей детским голосом отвечал: „Я не хочу умирать“.