101 Рейкьявик

В коридоре натыкаюсь на Эльсу. Она со смехом спрашивает:

— Ты что, сам с собой разговаривал в ванной?

— Нет. Я просто не сразу разобрался с краном. Я думал, что это такое новейшее устройство, которому надо подавать команду голосом, говорить: «вода» или, там, «горячая», и все такое.

Эльса разражается звенящим сестринским смехом; она мила.

— Хлин, ты у нас такой оригинал!

Моя сестра милая — и все тут. Потом она приводит меня обратно в ванную и показывает, как пользоваться краном. Чтобы с ним разобраться, надо быть специалистом. По-моему, это «Сони». Потом она улыбается, и наши глаза встречаются в зеркале на дверце шкафа, и я сохраню этот кадр: вот брат с сестрой. Мы, в общем, похожи, если не брать в расчет очки. BG и Ингибьёрг.[100] Единственное, чем мы отличаемся, — это тем, чем вообще мужчины отличаются от женщин. Я пошире в плечах, но лицо то же, только у нее все меньше и субтильнее, кроме глаз и губ. Вот оно что: женщинам достались самые лучшие органы чувств Вкус и зрение. А нам, яйценосцам, — обоняние и слух Вот именно. Под конец мы превращаемся в старые подушки с огромным носом и ушами: разбухшая длинная картофелина и тяжелые мясистые лопухи, и везде волосы. В одной передаче рассказывали, что нос и уши — единственные места, где волосы у человека продолжают расти даже в морге. Некоторые даже дух испускают от густоты волос в носу.

Наши глаза встречаются в зеркале, а за ним — «Таинственное исчезновение таблетки». Вот так.

Когда мы выходим: Сара и Лолла рука в руке. Мама прощается с папой.

«Ну, — думаю я, — облобызайтесь хоть разочек for old times sake,[101] хотя бы ради нас с Эльсой!»

Эльса: А ты у мамы останешься до Нового года, так ведь?

Лолла: Да, а может, и дольше.

Эльса: Может, вы с Хлином придете к нам тридцать первого, раз мама все равно уезжает на север.

Лолла смотрит на меня. Я очками сигнализирую: нет, нет, нет. Хотя это на самом деле очень трудно. Она говорит:

— Ну, не знаю, наверно.

Когда Эльса целует меня, маленькая висюлька в моей голове начинает выпевать старый рождественский шлягер. Песню Эйрика Хёйкссона и Хатлы Маргрет (ц. 125 000): «Мои подарок ты откроешь — / Он дороже всех сокровищ / Я царю над твоими мечтами». У меня фальшиво получается.

Мы досубарились до центра города. Рождественская тьма воспринимается почему-то более сносно. Точно так же, как святая вода вкуснее простой. Наверно, это самый лучший опохмелятор. Так говорят. Они сидят впереди, шерочка с машерочкой, а Хлин Бьёрн на заднем сиденье, шестилетний, небритый.

Хлин: Ну, Лолла, тебе не расхотелось вливаться в нашу семью?

Лолла: В семью?

Хлин: Да. You are family.[102] Теперь ты — наша семья, Лолла. Это было испытание. Но ты его выдержала.

Лолла: Да ну?

Хлин: Да. Саре вон в прошлый раз пришлось петь псалом «Вифлеемская еда». Жалко, что у них кассета закончилась раньше.

Мама: «Вифлеемская звезда».

Хлин: Да-да, вот именно. Ее заставши это петь. «Вифлеемскую звезду».

Мама (к Лолле, но смотря в сторону Большого проспекта): Такой уж он у нас.

До меня это не сразу доходит, я подвигаюсь вперед между сидений.

Хлин: Что ты сказала?

Мама: Ничего. Я с Лоллой разговаривала.

Хлин: Да что у вас за тайны мадридского двора? Что там между вами?

Мама: Да так, ничего…

Лолла (осклабясь на меня): Ничего. Только ты… Вот сейчас.

Мама: Хлин, ты говорил, что тебе нужно в ларек? У тебя вроде сигареты закончились?

Хлин: Сейчас же все закрыто?

Если маме втемяшится что-нибудь в голову… Ларек — значит ларек. Мы, точнее, мама объезжает три торговые точки и наконец останавливается на Мысу. Меня вынуждают покупать сигареты.

Можно сказать, перед ларьком гололед, Девушка (ц. 6000) выходит мне навстречу, словно старая песня Принса. Она говорит: «Хай». Ставит меня на стоп. Я отвечаю, что у меня все нормально — и вдруг соображаю, что это Торбьёрг, или Тор-как-ее-там, и что я с ней спал. Я помню эти времена. Тогда она тянула на 25 000 и сидела на полу в «Сафари». Она была № 2. Ну ладно. Она произносит несколько фраз о рыбоводческом училище в Норвегии, и, принимая во внимание пятиградусный мороз, я должен был бы совсем охренеть, но я прислушиваюсь к ее треску о треске с завидным терпением. Лоллины глаза в машине. Ее губы шевелятся. Я вдруг вспоминаю, что эта самая Тор-как-ее-там в первый раз сосала у меня. То есть в первый из единственных двух раз. Поэтому я не могу просто так оТОРваться от нее. Если девушка делала тебе минет, начинаешь больше обращать внимания на то, что вылетает у нее изо рта. Даже если это «икра и все такое. Надеюсь, что у меня там все будет нормал». Я даже смеюсь над этим.