11:10

Наконец все собрались и нас впустили в комнату дедушки. Я сел на противоположную кровать и, не отрывая взгляда, смотрел на него. Он не шевелился, не говорил, только лежал и смотрел, как ребенок, изучая что-то новое. Каждый думал, что его долгом являлось поговорить с умирающим, разговорить его и попрощаться, но не я, я ещё не осознавал, что такое смерть в полной мере. Среди окружающей толпы, его взгляд замер на мне, холодные, серые глаза проникали мне в душу и по просьбе я подошел ближе и сел на кровать в изумлении. В тот момент все родственники до одного заливались слезами, а я установил контакт и был заинтересован, словно исследователь, подбирающийся ближе к ценнейшему артефакту древности. Старик пытался что-то сказать, но боль крепко вцепилась в его горло, она казалась сильнее, поэтому я склонился над ним и услышал шепот:

– Готовь свою удочку, что я тебе подарил, завтра я возьму тебя на рыбалку, – договорив он медленно опустил голову на подушку и замер, но в нём все ещё теплилась жизнь.

Я расплылся в счастливой улыбке, понимая, что ничего такого больше не будет. Возможно, что воспоминания о том, как совсем маленьким я бежал за стариком с большой палкой в руках, которую он оборудовал, как спиннинг, заставили мой разум чувствовать радость. Меня перевешивало, но я все равно догонял его и, дергая за пальто всё время восклицал:

– А долго нам ещё идти? А можно я сам закину удочку?

Но все мои вопросы обрывались добродушной улыбкой старика, который выпускал изо рта клубы дыма его любимой трубки. Ох уж эти воспоминания, зачастую они расстраивают нас, а некоторые заставляют беспричинно улыбаться. Прошу прощения, но хочу ещё немного отклониться от истории болезни и рассказать больше о начале дней в доме бабушки.

Рано утром меня будила бабушка, окно уже полностью заливал солнечный свет, а на часах было только 8 утра. Пока я умывался, завтрак уже ожидал меня на столе, а дедушка сидел у плиты и готовил прикорм для рыбы, состоящий из перловой крупы и хлеба, аромат от которой не вызывал аппетита, поэтому я завтракал через силу и совсем немного, о чем жалел позже. После завтрака я всегда получал конфету и шел собираться. Дедушка безустанно ворчал в коридоре, чтобы я быстрее одевался и грозился уйти без меня, но я не мог поторопиться, так как меня одевала бабушка. Будучи одетым, я выбегал в коридор, где его уже не было, и наспех надев сандалии, я пускался вдогонку, почем зря. Старик всегда ждал меня на лавке возле дома, разложив все наши вещи вокруг себя и покуривая папиросу через мундштук. Теперь была моя очередь ждать. Я присаживался рядом на скамейку и нюхал запах табака, которым всегда пахло от старика. Докурив, старик вытаскивал остатки папиросы из мундштука, сплевывал, кидал недокуренную папиросу в урну и, складывая мундштук во внутренний карман, протягивал мне удочку, которую сделал для меня из палки, и, закинув на себя все остальные вещи, молча шел вперед, давая мне знак идти за ним. Мы редко разговаривали, но нам этого и не нужно было, может, поэтому я и люблю молчание, которое нисколько не давит на меня.

До нашего излюбленного места мы проходили большое расстояние, зато потом мы усаживались в комфорте и абсолютной тишине, вдали от посторонних, так как старик не любил, чтобы кто-то пугал или ловил «его» рыбу. Прогулка до берега реки всегда вызывала во мне голод, а еды мы с собой брали очень мало, так как успевали вернуться к обеду, но не предусмотрел старик, что я вечно хотел, есть, молодой ведь организм.

Расположившись, старик ставил раскладной стул точно около воды, где уже торчали из земли рогатки, чтобы не держать руками удочки в состоянии покоя. Рядом со стулом по одной появлялись банки с разными, непонятными прошлому мне, штуками для ловли рыбы. Финальный штрих состоял в том, чтобы, закинув удочку подальше, во время этого приправляя: «Смотри, чтобы я тебя за штаны не зацепил!», положить её на рогатку и, севши на стул закурить очередную папиросу. Он все время хохотал с этой фразы, а я вот и вправду боялся, что улечу в воду, так как плавать я не умел, и не умею по сей день.