11/22/63

— Эл, это чудачество. Если тебе на самом деле не надо, чтобы я вынес отсюда ящик фруктовых коктейлей или несколько упаковок конфитюра, мне здесь делать больше не че...

И именно в это мгновение моя ступня упала вниз, как будто случайно, когда начинаешь спуск по ступенькам. Вот только эта же самая ступня так же крепко оставалась стоять на темно-сером линолеуме пола. Я ее ясно видел.

— Вот ты и наткнулся, — проговорил Эл. Хрипение пропало из его голоса, по крайней мере, временно; слова эти прозвучали мягко, удовлетворенно. — Ты нашел путь, дружище.

Что это я такое нашел? Что на самом деле я чувствовал? Сила внушения, думал я, есть самое вероятное объяснение, поскольку неважно, что я чувствую, так как собственную ступню я вижу на полу. Разве...

Знаете, как вот в солнечный день закроешь глаза и видишь образ того, на что только что смотрел? Похожее было и сейчас. Смотря на свою ступню, я видел ее на полу. Но когда я моргнул, — на миллисекунду до того или после того, как закрылись мои глаза, наверняка сказать не могу — я увидел свою ступню на какой-то ступеньке. И там не светила слабенькая шестидесятиваттная лампочка. Там ярко сияло солнце.

Я застыл.

— Отправляйся далее, — сказал Эл. — Ничего плохого с тобой не произойдет, дружище. Просто иди дальше. — Он жестоко закашлялся, а потом как-то так безнадежно прохрипел: — Мне позарез надо, чтобы ты это сделал.

Я так и сделал.

Господи помилуй, я это сделал.

Раздел 2

1

Я сделал еще один шаг вперед и сошел еще на одну ступеньку. Собственные глаза продолжали уверять меня, что я остаюсь на полу в складе харчевни Эла, тем не менее, я стоял прямо, но головой уже не касался потолка склада. Что, конечно же, было невозможно. В ответ на сенсорное возбуждение, беспомощно повел себя мой желудок, я почувствовал, что сэндвич с яичным салатом и кусок яблочного пирога, которые я съел на ленч, вот-вот готовы нажать на кнопку катапультирования.

Позади меня — немного издалека, словно он стоял не в каких-то пяти футах, а в пятнадцати ярдах - долетел голос Эла:

— Закрой глаза, дружище, так будет легче.

Как только я это сделал, моментально исчезло сенсорное возбуждение. Чувство было такое, словно у меня исправилось косоглазие. Или, наверное, более точным сравнением будет — словно я надел специальные очки в 3-D кинотеатре. Я продвинул вперед правую ступню, и спустился еще на одну ступеньку. Там все-таки были ступеньки, с отключенным зрением мое тело не имело относительно этого никаких сомнений.

— Еще две, и можешь открыть глаза, — произнес Эл. Голос его донесся еще из большего далека, чем до этого. Не от двери склада, а из другого конца харчевни.

Шаг вниз левой ступней. Вновь правой, и вдруг у меня что-то как будто щелкнуло в голове, точно как вот бывает, когда летишь в самолете, и вдруг изменяется давление. Темное поле моих закрытых век превратилось в красное, а кожа ощутила тепло. Солнечный свет. Никаких сомнений. И этот серный дух сгустился, передвинувшись по шкале обонятельных ощущений от едва присутствующего до активно неприятного. И относительно этого также не возникло никаких сомнений.

Я стоял уже не в складе. Я вообще находился не в харчевне Эла. Хотя и не существовало двери из склада во внешний мир, я оказался снаружи. Во дворе. Но он больше не был вымощен кирпичом, и его не окружали другие торговые заведения. Я стоял на грязном, потрескавшемся бетоне. Несколько огромных металлических контейнеров стояли напротив глухой белой стены, где должен был бы находиться магазин «Твои Мэнские одежки». Они были доверху чем-то заполнены и накрыты большими, словно паруса, джутовыми дерюгами.

Я обернулся, чтобы посмотреть на большой серебристый трейлер, в котором располагалась харчевня Эла, но трейлер исчез.

2

Этим местом должно было быть неприглядное, словно из какого-то романа Диккенса, убожище шерстоткацкой фабрики Ворумбо, и фабрика эта работала полным ходом. Я слышал грохот красильных и сушильных машин, шух-ШВАХ, шух-ШВАХ огромных шерстоткацких станков, которые когда-то занимали весь второй этаж (в небольшом музейчике Лисбонского исторического общества на Верхней Мэйн-стрит я видел фотографии тех машин, возле которых копошились женщины в платочках и комбинезонах). Беловато-серый дым клубился из трех высоких труб, которые потом завалились во время большой бури в конце восьмидесятых.

Я стоял возле большого, выкрашенного в зеленый цвет здания в форме куба — это и есть сушилка, решил я. Она занимала половину двора и возвышалась футов на двадцать. Я только что сошел сюда по ступенькам, но теперь там не было никаких ступенек. Пути назад не было. Я почувствовал приступ паники.

— Джейк, — вновь услышал я голос Эла, но уж очень тихий. Казалось, он достигает моих ушей только благодаря какому-то акустическому трюку, как голос, который долетает с ветром из другого конца длинного, узкого каньона. — Ты сможешь сюда вернуться таким же способом, как и попал туда. Нащупай ступеньки.

Я поднял левую ступню, опустил, и почувствовал ступеньку. Паника во мне утихла.