– Однако потери неизбежны. Может, конечно, правы те, кто говорит, что, теряя любимых, жалеешь не их, а себя. Но ведь так трудно заставить себя жить дальше. И самое страшное, что уже ничего не вернешь, не исправишь и что такой дорогой, родной человек ушел навсегда.
– Я проработал несколько лет на кризисном отделении в Клинике неврозов, куда каждый третий пациент был госпитализирован после смерти кого-то из близких – детей, супругов, родителей. И я считал своим долгом донести до каждого из них определенный набор установок. Прежде всего, думать надо о живых. Беспокойство же о мертвых уже ничего не изменит. И еще: если человек, которого вы оплакиваете, вас любил, то, вероятно, ему бы не хотелось, чтобы его смерть доставила вам столько боли, чтобы вы раздумали жить после его ухода. Кстати, к числу живых, о которых надо думать, относится и сам пациент, тот, кто переживает сейчас боль утраты.
И вообще, знаешь, дорога ложка к обеду: дай человеку максимум внимания, теплоты, любви при жизни, потому что позже это уже будет посылка в никуда, адресат ее не получит – все эти эмоции, забота ни о ком. Есть женщины, которые дома устраивают мемориальный музей покойного мужа, не захоранивают урну с его прахом. О ком они в этом импровизированном склепе заботятся? Разве это забота о воскрешении мертвого? Или от того, что они сами хоронят себя заживо, не страдают их дети, родственники, друзья?
Пока люди живы, помогай им, переживай, радуйся за них, будь рядом. А то как наорать на ребенка, так это – пожалуйста. Зато потом можно сесть и пострадать: что будет, когда он сиротой останется! Ну, не сумасшедший дом на колесах?..
Так что есть у доктора такое убеждение: очень плохо у нас относятся к живым. Мертвые находятся в более выигрышном положении, впрочем, им от этого не легче.
– Еще одна причина страха смерти: люди боятся физической боли и страданий.
– Если честно, я не понимаю, зачем гипертрофировать эту идею: умирать в страдании! Мы все болели, переносили боль и знаем, что это неприятно. И я не нахожу никакой принципиальной разницы в страданиях от оперативного вмешательства при аппендиците и тех, что придется перенести перед смертью. Мы пытаемся придать сверхценное значение этим событиям только потому, что за ними последует смерть.
Да, разовьется какая-то болезнь. Возможно, понадобится операция. Болевой синдром будут снимать, существуют очень мощные современные анальгетики. Но почему вы думаете, что перед смертью запланировано какое-то особенное, эксклюзивное страдание? Например, если речь идет о серьезной травме, то человек достаточно быстро теряет сознание и в этом состоянии он находится как под наркозом. Очень много людей вообще умирает от немых инфарктов – ничего толком не почувствовал, а умер.
– Это когда упал и умер? Ну, это еще ничего. А то ведь, знаешь, что страшно: немощь в старости, беспомощность в болезни. Вот ты говоришь, болевой синдром будут снимать. Но мы-то с тобой понимаем, что творится в больницах, как они обеспечены лекарствами и что в итоге избавление от боли может оказаться несчастному не по карману.
– Согласен, но я смотрю на эту проблему очень прагматически. Надо развивать экономику страны, чтобы в России открывались нормальные хосписы, чтобы больницы были обеспечены необходимыми медикаментами, в том числе обезболивающими средствами. И нужно много работать и зарабатывать, чтобы в старости жить, не побираясь. Да, наши старики оказались в безвыходном положении, у них не было шанса по-другому встретить старость. Но у нас этот шанс есть. Правда, никто об этом не думает, хотя думать необходимо, чтобы потом не стать обузой для своих детей. Я подчеркиваю: нынешние пенсионеры не имели способа иначе встретить старость. А у нашего поколения возможность позаботиться о своем будущем есть.