11 сентября

Евгения Львовна была самой чудовищной сплетницей на всем пешеходном пространстве от Яузского бульвара до Гоголевского, и можно было предположить, что она бабуле наговорила.

- Я ее не видела, - переходя в атаку, отрезала Варя.

- Зато она тебя видела и рассказала, что...

- Я водку пила на бульваре?

- Фу, Варя! Этого она не говорила. Но ты была в обществе... в обществе... - Бабушка защелкала пальцами. - Деточка, подруг надо выбирать из своего круга. Что о тебе подумают?

- А чем она ей не понравилась? Подумаешь, юбка у нее короткая.

- Дело не в длине юбки. Но она одевается не в тон. Что ты такое ела, не пойму.

- Бабушка, папа умер.

- Господи, помилуй. - Старуха перекрестилась. - Шалопай был, но добрый человек. А ты откуда знаешь?

- Сестра сказала.

- Гм... Сестра?

- Да, - с вызовом сказала Варя. - У меня есть сестра. Очень добрая и хорошая девочка.

- Матери-то, пожалуй, не надо про сестру писать. Расстроится, плакать там опять будет, - произнесла бабушка задумчиво.

- Не будет, - отозвалась Варя угрюмо. - Она вообще не знает, что такое плакать.

- Это ты, деточка, жизни не знаешь.

- А Мария сказала, что ей ее мама сказала, что папа говорил, что ему перед тобой стыдно было.

- Передо мной-то что? - Бабушка опустила голову, но видно было, что последние слова в Вариной тираде ее растрогали. - Конечно, если бы мама тогда не поехала в это свое Чили... Я ей говорила, убеждала.

- Не могла папу за измену простить?

- Вот еще какие глупости, - пробормотала бабушка. - Из-за такой ерунды разве люди расходятся? Нет, там другое было. И все равно с Евгенией Львовной надо здороваться. Ее муж был нашим торговым представителем в Индии. Это, конечно, не Персия, но тоже место недурное. Я тебе не рассказывала, какие у нас висели в Тегеране ковры?

Варя обожала бабушку. Они жили душа в душу, хотя иногда, будучи в дурном расположении духа, когда получалась четверка по географии или плохо ложились волосы, Варя могла старушку оборать, та не оставалась в долгу, грозилась подать на размен, уехать к двоюродной сестре в Ереван или к племяннице в Оленегорск, но после они легко мирились, пили чай с мятными пряниками и разговаривали за жизнь. Рассказывать бабка обожала так же, как Варя слушать. И рассказы эти напоминали некую спираль, где на известные с детства сюжеты накручивались новые подробности соответственно Вариному возрасту и житейскому опыту, чуть-чуть внучку опережая, так что многие вещи прояснялись только время спустя. В этих байках много было несуразицы, истории противоречили одна другой, в них переплетались крестьянские и дворянские корни, поклонники путались с мужьями и друзьями семьи, но все они были людьми исключительно благородными. Варя любила распутывать старухины клубки, но поймать бабулю на лжи не могла - старуха так лихо все обставляла, что всякий раз оказывалась в героях, а Варя в дураках. Точно так же она охмуряла своих старомосковских подруг, которые приходили по воскресеньям на журфиксы, Варя играла на фортепиано и демонстрировала хорошие манеры. Бабушка повелевала, а Варя смиренно исполняла, так что бульварные старушки, воспитывавшие хамоватых московских внуков, качали головами и были похожи на детей, которых дурит фокусник-иллюзионист, распиливая женщин и выпуская из кармана голубей.

- А осенью, когда стали бомбить, мы поехали в деревню. И вот приходит ко мне однажды летчик. Вошел в избу, мы на задание как раз собирались. Вызвал меня в коридор и к стене прижал.

"Изнасиловал?" - Варя побоялась произнести это слово, но в глазах у нее застыл ужас.

- Да нет, не снасильничал, - неопределенно и как-то слишком уж простонародно ответила старуха, накручивая на палец волос, - так... Мне и не попало почти ничего, больше по ногам потекло. А он меня сразу же в сельсовет. Поднял среди ночи председателя, пистолетом замахал, заставил расписать нас.

- А ты?

Но бабка вдруг замолкла, и Варю, которая и без того не понимала половины подробностей, раздражало, что надо ее все время подталкивать.

- А что я? Знаешь, какие женщины бывают, только тронь - и готово. Вот и понесла.

Варя покраснела и с укором посмотрела на свою воспитательницу.

- А его через месяц убило.

- Ты его, наверное, очень любила? - с придыханием спросила Варя.

- Чего любить-то. Я его и не знала толком. Даже откуда он родом.

- Постой-постой, ты же говорила, что дедушка был консулом и у вас был необыкновенный медовый месяц?

- Консулом был Самуил Иегудович, мой следующий муж. Он умер от тропической лихорадки во время борьбы с космополитизмом. Ты не видела ложки?

- Какие еще ложки? - пробормотала Варя, и в животе у нее снова заурчало.

- Серебряные с позолотой, подарок Семена Андреевича. Ума не приложу, куда могли деться!

- Зачем мне твои ложки, бабушка?