11 сентября

Мария закурила сигарету, развалилась на лавке и стала смотреть, как дым улетучивается в небо.

- Бутылок-то, дочка, нет пустых? - седенький мужичок с всклоченной бородкой робко присел на краю.

- Фу, черт, напугал! Ты, что, из-под крыши слез? - рассердилась Мария.

- Я под лавкой спал.

- Бомж?

- Какой еще бомж, - обиделся мужик. - У меня дом есть. Жарко стало, я и залез в тенек. А тут такие красотки.

Мария недоверчиво на него покосилась. Она не любила алкоголиков и распознавала их наметанным взглядом проводницы. Хотя лицо у мужичка было симпатичное. И глаза не бессмысленные, не пустые, а бывалые. Странная нежность в них сквозила.

- Погоди, батя, сейчас бутылка будет.

- Раньше-то водку было не купить, - заговорил мужичок степенно. Сколько люди стояли, мучались. А теперь на каждом углу. Но вот здесь как раз рядом нет. Придется ей до Сретенки топать. День сегодня тяжелый.

- Тебя тоже кинули, папаша?

- Угу.

- Ах, сволочи какие, ах мерзавцы!

Слезы, казалось, навсегда иссякшие в бане, снова потекли по лицу. Мария кулаками терла глаза, и ей казалось, что в этом большом и подлом городе кинули всех. Захотелось домой в Ригу, где нет этого безобразия, и хотя тоже мошенничают, делают это не так размашисто, а с европейской умеренностью. Но тут же она вспомнила про квартиру, вспомнила братьев, Юрия Петровича и мать, которые с надеждой и восхищением смотрели за ее стремительными сборами и были уверены, что их дочь и сестра не вернется с пустыми руками. И что она им скажет?

- А от меня жена ушла.

- А? - Мария уж и забыла про пьянчужку.

- В Америку уехала с сыном. Дочь приезжала и забрала их.

- Я б тоже в Америку поехала, - вздохнула Мария. - Скучно тут.

- А кто тебе сказал, что должно быть весело? - спросил мужичок неожиданно строго.

- Я не люблю, когда скучно. Я праздник люблю.

- А ты его заслужила, праздник-то? О себе только печешься.

- Я о матери своей пекусь и о братьях.

- А о родине кто печься будет?

- О родине? - разъярилась рижанка. - Это о какой такой родине?

Вверху показалась Варя с бутылкой водки и связкой бананов. Она приветственно замахала рукой.

- Погоди, батя, сейчас выпьем и поговорим. У меня сестра шибко умная, оттого и мается. Ты бы ей прочистил мозги.

Лицо у мужичка передернулось.

- Ты вот что, девка, - сказал он, почему-то засуетившись, и полез в сумку с пустыми бутылками, а потом неловко сунул Марии увесистый пакет. Сейчас дождь будет. Мы потом поговорим. А сестре твоей жизнь мозги прочистит. Ты с ней подели все по-честному. Больше пока нету. Но все равно. - Он поморщился. - Вы это... посмотрите там, сколько кому надо, и не ссорьтесь, пожалуйста. Держитесь друг за дружку. Сейчас без этого никуда.

- Ну вот не успела я... - начала было Варя и остолбенела, глядя, как Мария, слюнявя, пересчитывает и разглядывает на свет стодолларовые купюры, а по бульвару в сторону Трубной, размахивая руками, улепетывает, точно пловец, маленький человек с большой сумкой.

Неожиданно над головой у сестер громыхнуло, хлынул дождь, стало темно, Варя бросилась следом за мужичком, бананы рассыпались, водка упала на асфальт, но не разбилась, а покатилась, обгоняя коренную москвичку. Бульвар раскачивался, как палуба в шторм. Но догнать человечка Варя не успела. Бутылка вылетела на Трубную и успела проскочить, а дорогу Варе перегородил троллейбус. Она остановилась, рогатая машина, обдав девушку брызгами, проехала метров пятьдесят и притормозила в неположенном месте. Мужичок, которого молодая женщина уже почти настигла, запрыгнул в открывшиеся на ходу двери, и Варя осталась одна в бушующем потоке мутной грозовой воды.

Глава девятая

В "Испанской Америке"

Она была не единственным человеком, преследовавшим пассажира тридцать первого троллейбуса. Старенькая зеленая "пятерка" тронулась с места и поехала по Страстному бульвару вслед за движущейся моделью исторического динозавра, которую собирались поставить в девяносто первом году во дворе музея Революции, но вместо нее поставили другой троллейбус, развернутый другими демонстрантами позднее и в другом месте. Пожилой водитель легендарного троллейбуса был втайне этому рад. Он любил свою машину и представить, что она будет без пользы ржаветь, ему было больно. Машина должна ездить, а не ржаветь. Он так и не вышел на пенсию, хотя давно уже собирался это сделать, продолжал ездить от Лубянки до Лужников и сразу же узнал маленького бородатого человека, махнувшего ему рукой на Трубной, точно не троллейбус это был, а такси.

- Талончик один, пожалуйста.

- Ветеранам революции бесплатно.