11 сентября

— Брось, Сарра. Это просто бабское злоязычие. В мире есть две национальности.

— Какие? — Елена Викторовна с любопытством поглядела на мать.

— Мужская и женская.

Они снова замолчали, соотнося эту нехитрую мысль с житейским опытом каждой, и все трое загрустили…

— Так когда же у вас все случилось-то с девочкой? — прервала молчание Сарра Израилевна.

— Одиннадцатого, — отозвалась Елена Викторовна не сразу.

— На Ивана Постного, значит? — неожиданно простонародно переспросила докторша.

— А что это за Иван Постный? Вы извините, я в храме недавно, не все знаю еще.

— Как же, одиннадцатого у вас поминают усекновение главы пророка Иоханана. Он царя Ирода обличал, а тот его в темницу посадил.

— Ирод, который четырнадцать тысяч вифлеемских младенцев велел убить?

— Нет-нет, это другой Ирод. Тот умер через несколько месяцев после того, как родился ваш Иисус Христос. А этот был его сыном. Он женился на жене своего сводного брата, которая приходилась им обоим племянницей… говорила Сарра Израилевна несколько путано, но с такой доверительностью и даже интимностью, как если бы рассказывала о знакомых Шнеерсонах из соседнего подъезда.

Любовь Петровна с изумлением поглядела на докторшу.

— Вот уж не подозревала у вас таких глубоких познаний в библейской истории. Нам, правда, все это на Законе Божьем в гимназии рассказывали, но это так давно было.

Елена Викторовна хмыкнула. Любовь Петровна беспокойно на нее поглядела, и между дочерью и матерью состоялся обмен насмешливыми и умоляющими взглядами, но Сарра Израилевна мыслила о своем и ничего не замечала.

— У евреев память долгая, — задумчиво произнесла она.

— Господи, как я сразу-то не сообразила! — вдруг воскликнула Елена Викторовна. — Одиннадцатое сентября! Конечно. И тогда все тоже случилось одиннадцатого.

— Что случилось?

— Переворот, — печально, даже несколько элегически произнесла профессорша, доставая со шкафа сигарету — единственное, что связывало ее с прежней жизнью, и угольные глаза ее подернулись поволокой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ GOLPE DE ESTADO*

Глава первая Flamenco**

Папа Питера Ван Супа был пивоваром. Занятие это было в роду Ван Супов традиционным и тянулось с незапамятных времен восстания гезов против испанского владычества. Темное пиво варили дедушка, прадедушка, прапрадедушка и еще Бог знает какие люди, терявшиеся в глубине обож-женной как глина фламандской истории. Предки Питера были людьми небогатыми, они пришли в могущественный Гент с побережья, и на стене старинного дома на улице Тукомштрассе висело длинное родословное древо, по которому можно было проследить, как богател род людей, носивших обыкновенную крестьянскую фамилию, но вовремя перешедших от земледелия к более прибыльному ремеслу.

В Первую мировую дедушка Йо пострадал от газовой атаки под Ипром, но пивоваренное дело не прекращалось, а живучее родовое древо без устали пускало новые побеги. Папаша Питера Юхан был седьмым ребенком в семье пивовара. Посчитав себя обойденным при дележе фамильного наследства, он много бродяжничал по миру, был человеком с совершенно расшатанными нервами и относил себя к потерянному поколению. В тридцатые годы Юхан некоторое время жил в Париже и пробовал писать романы, затем мечта разбогатеть и утереть нос родственникам развела его с литературой и погнала в одну из бельгийских колоний в Африке, где он зачитал до дыр «Путешествие на край ночи» Селина, увеличил печень до верхней границы нормы и вернулся на родину перед Второй мировой войной едва живой. Все его накопления съела инфляция, во время немецкой оккупации он был интернирован, а после войны женился на дочери ювелира из Антверпена, у которого водились большие деньги.