11 сентября

Зима в Сантьяго обыкновенно холодная и сухая, но в сентябре уже ощущалось приближение весны. Бенедиктов все утро бесцельно слонялся по неровному городу, потом поехал в Вальпараисо, задумчиво смотрел на американские и чилийские военные корабли, маячившие на горизонте и проводившие совместные учения, и при этом так пристально вглядывался в ледяные воды Тихого океана, точно забросил удочку и пытался определить, клюет у него или только блазится. Его обдувало холодным ветром, на лице оседали капельки соленого тумана, мальчишки предлагали сувениры, и он купил несколько ракушек. Прошла мимо женщина с красивым, вытянутым, лошадиным лицом и волосами, стянутыми в пучок, зацепила одинокого мужчину взглядом, без слов все поняла и отстала. Он смотрел, как садится в океан зимнее солнце, его пересекает большое торговое судно с советским флагом, потом вернулся в Сантьяго, зашел в бар на Аламеде и долго слушал профессора Чикагского университета Рея Райносероса, занимавшегося языками андской группы. Рей рассказывал о конференции в Акапулько, возмущался докладом голландца Менно Краана об экспедиции в восточные районы Перу и о каком-то мифическом белом человеке, про которого индейцы сочиняли легенды и показывали рожденного от него дочерью вождя мальчика, и уже в самом конце посоветовал Бенедиктову закончить все исследования до середины сентября.

— Мне кажется, вам следовало бы также позаботиться о вашей семье, Иван. — На Бенедиктова глядели простодушные глаза человека, родившегося в «heart-lands» ** на ферме, любившего незатейливые сельские нравы, кровавый стейк с жареной картошкой и гордившегося тем, что его имя и фамилия переводятся с испано-английского языка как «король носорогов».

— От Альенде все устали.

— Он не уйдет, — возразил Бенедиктов.

— Он не Гевара. Он больше похож на вашего Керенского, такой же фразер и импотент. Все масоны одинаковы.

— Он не уйдет, и мы окажемся в дерьме, — повторил Бенедиктов упрямо.

— Вам не потянуть еще одну страну.

— И все равно вы совершаете ошибку.

— Не выходите, пожалуйста, завтра из дома. — Рей поднялся со странной легкостью для своего грузного тела и двинулся к машине, которую он водил в любой стадии опьянения. — Вас подвезти?

В гостинице было холодно и душно. Бенедиктов открывал и закрывал окно, курил, прикладывался к виски, но сон не приходил. Он стал читать стихи чилийской поэтессы, которая, будучи пожилой женщиной, влюбилась в молодого мужчину. Совершенно серьезно влюбилась и прожила с ним несколько лет. А потом покончила с собой в Париже, когда он ее бросил.

Ночной город тихо ворочался за окном. Не стало видно гор, погасли огни, беспокойство прибывало, как коричневая вода реки Мапочо, и Бенедиктов сделал то, чего нельзя было делать: позвонил в посольство. Там долго не отвечали, потом снял трубку неизвестный человек, велел перезвонить через полчаса. Эти полчаса Иван Андреевич провел в совершенном бреду, он смотрел на часы, потом набрал номер, трубку тотчас же подняли и ожесточенным голосом сказали, что женщина, которую разыскивает Бенедиктов, исчезла неделю назад.

— Как исчезла? Куда? Почему мне ничего не сказали?

Он затрясся, закричал от боли, забыв обо всем на свете, потребовал, чтобы ему немедленно дали посла. Но там сказали, что ему позвонят, когда что-то выяснится, он хотел спросить еще, но уже запищали гудки отбоя, и, чтобы чем-нибудь себя занять, Бенедиктов стал чистить туфли. Он делал это очень тщательно и долго, давно пора было остановиться, но рука продолжала водить щеткой.

— Вы знаете, дети, что главное в испано-американском мужчине? — спросил однажды на занятии его учитель Карл Сикорис.

Дети, семеро здоровенных лбов, мечтавших о паралингвистической карьере, хмыкнули.

— Начищенная до блеска обувь.

Они опустили головы: ботинки были наярены до блеска только у одного. Он и стал паралингвистом. И делал все, что приказывал Сикорис. Но в этот раз, когда они нарушили негласный контракт, впутав в него Алену, ради которой он и надраил тогда ботинки, Бенедиктов ощутил себя обманутым, связанным по рукам и ногам, и понял, что все его прежние представления о своей независимости и неуязвимости не стоят ломаного гроша.