119 дней до тебя (СИ)

— Как насчёт запеченного вяленого ягнёнка?

Девушка смеётся:

— Что?

— Не смейся. Оказывается, это очень вкусно. Когда я жил здесь тогда, и буквально не выходил никуда несколько дней… В холодильнике закончилась вся еда, кроме чёртового вяленого мяса. Понятия не имею, откуда оно вообще тут взялось. Оно было везде: на бутербродах, вместо бекона с яичницей. В итоге, я просто замариновал остатки и засунул в духовку. Оно в прямом смысле спасло мне жизнь.

Нура затихает, в горле пересохло. Представила его одного, здесь, в этой квартире, расстроенным из-за неё. Встречается с ним взглядом, смотрит задумчиво, а он вопросительно сводит брови:

— Ну, ты чего?

— Ничего, просто я… Я ненавижу то утро в буфете.

— А я тот полдень, в столовой. — кивает Итан. — Тот проклятый коридор. Прошу, прости… прекрасно знал, что обижаю. То, что я сказал тогда, не было правдой. Если бы ты не заинтересовала меня, я бы никогда не заговорил с тобой.

Нура крутит в руках всё ещё полный бокал. Наверное, ей важно было это услышать.

Где-то, в глубокой глубине души, она всегда лелеяла надежду и верила изо всех сил, что всё не просто так — эти взгляды, злость и боль. И она давно простила его, как только улыбнулся. Когда не прекратил попыток, когда рычал, пытался защитить, жалел и целовал.

Итан рад, что объяснился. Ставит мясо в духовку. Закидывает спаржу на сковородку, регулирует температуру на сенсорной панели. Допивает своё вино, хочет вновь наполнить бокалы, но девушка свой накрывает ладонью. Он наливает только себе и отставляет бутылку в сторону.

— Расскажи мне о своей семье. — наконец, садится он на стул.

— Эмм… ну, моя семья это дядя Ник и тетя Энни. Родные родители погибли, когда мне было лет пять, кажется, или около того.

Итан немного изумлён. Не знал, не ожидал.

— Я выросла на ферме… «бабочки и лошади». — улыбается она своей колкости в его сторону… он — смущён. — Но родилась я здесь, в Чикаго. — тут же весело добавляет гордо и продолжает. — Кстати, узнала я об этом совсем недавно. Мы жили здесь, пока родители не умерли и пока меня не удочерили и не увезли. Может быть, поэтому меня сюда притянуло, как магнитом. А может, просто судьба.

— Мне жаль.

— Нет, не нужно, это было давно. Я не скорблю. Я просто их не помню.

Он кивает и опускает взгляд. Ощущает в груди отголоски собственной жгучей боли по матери.

— Не помнишь их, совсем?

— Немного, только маму. И то, благодаря тому, наверное, что у меня есть её фотография. В свидетельстве о рождении почему-то нет имени отца.

Нура замолкает ненадолго, крутит на руке ореховый браслетик.

— Ник предположил, что они похоронены здесь. Хочу попробовать найти их, когда будет время.

— Мы постараемся, да. — кивает Итан. — Я помогу.

Он пытается её приободрить, тянется через стол и, играя, теребит её мизинец.

— Похоже, ты счастлива в своей новой семье.

— Да, они самые лучшие. Хорошие, добрые. Ник меня многому научил, он — мой отец. Они и есть моя единственная семья, другой я просто не знаю. И, уверена, ты бы им очень понравился.

Итан смеётся, шутит о том, что Ник, скорее всего, даже не пустил бы его на порог, узнав о том, кто он такой на самом деле. Перемешивая спаржу, признался, что чуть не вылетел на первом курсе, когда по дурости, с друзьями, пытаясь взломать компьютер ректора, обрушили весь сервер.

— Нас спасло то, что мы — идиоты всё-таки смогли восстановить часть данных. — ведёт рукой по волосам, качает головой. — Весело же тогда было. Сейчас всё иначе, но тогда…

Рассказывает ещё пару случаев, даже с Эваном, а из динамика плазмы доносится отстукивающая аккорды игривая музыка.

«Я никогда бы не пожертвовал своей любовью, даже ради тебя…» — волнующе начинает петь мужской голос. — «Ты же знаешь, я не рискую».[5]

Итан допивает свой второй бокал вина, раскладывает по тарелкам помидоры с зеленью.

«Но иногда приходится нарушать правила».

Косится на неё, взмахивает светлыми ресницами, больше не улыбается.

«Да, мы могли бы назвать это любовью, или могли бы ничем не назвать… Но у тебя есть то, что я хочу, так что милая, дай мне это».

Нуре снова нечем дышать, оттягивает ворот платья.

Итан сдерживает улыбку, поворачивается спиной, обжаривает ярко-жёлтый сладкий перец. Тонкая ткань его кофты обтягивает совершенное, самое прекрасное в мире тело, сильные руки.

«О, Боже…»

Где-то там, на ребре татуировка — письменная строчка. Нура так её и не прочла той ночью.

«Интересно, о чём она?»

«Какой же он, ммм…» — раздаётся шёлковый женский голос. — «Как же твой опасный вид может быть столь прекрасным?»

Нура выдыхает остатки кислорода и замирает… засматривается. Вспоминает медсанчасть и как он там смотрел на неё полуголый.