12

Мне было полночь, когда старик спустился в подвал и, тихо работая, вытащил сложенные ящики из шкафа, толкая их среди остальной части детрита, который переполнял бетонную комнату. Он догадался, что Лилли нервничает из-за того, что это безопасно, так видно и все. Тот факт, что он был закрыт, сказал ему, что есть что-то, что можно нервничать.

Опустившись на колени над запертым металлическим ящиком, он попытался вытащить его из шкафа, но он глубоко погрузился в пол. Вероятно, болт, болты съемные только изнутри, как только он был открыт. Когда он не мог сдвинуться с места, он извлек из кармана небольшую перезаряжаемую электрическую дрель и миниатюрный перископ, маленький свет на длинной, тонкой гибкой горловине, окуляр в конце.

Звук сверла не был громким. Но дважды он остановился, чтобы послушать дом над ним, на всякий случай, когда Лилли проснулась и направилась вниз. Большой старый дом молчал, и в течение нескольких минут сверло прошло через толстую металлическую крышку, оставив четверть дюйма отверстие, в которое он скользнул перископ.

Медленно он повернул циферблат сейфа, наблюдая за перископом, когда тарелки двигались, медленно выдумывая комбинацию, пока через двадцать минут он не смог применить эту информацию и снять тяжелую крышку.

Глядя в металлическую коробку, Грили был очень тихим. Его выражение не изменилось. Наблюдатель ничего не мог прочитать на лице седого старика. Он опустился на колени в своей морщинистой одежде и старых изношенных ботинках, косматых седых волосах, трехдневном росте щетины, безучастно глядя в пустой сейф. Только медленно его ярость горела на поверхности, как пламя, которое начиналось глубоко внутри здания, с запозданием мерцающего и цветущего, пока оно не загорелось красным и сильным сквозь стены.

Ярость. Неверие. Глубокое и болезненное разочарование. Он долго стоял на коленях, глядя. Наконец он снова закрыл сейф, развернул циферблат и встал. Он положил коробки сверху, как они были, закрыл дверь шкафа и решительно обыскал остальную часть подвала, но без большой надежды.

Зная Кейджа, он ограничил свое исследование местами, которые были бы относительно огнестойкими, потому что Кейдж когда-то потерял приятный след в огне, в старой, сухой квартире. Он исследовал пропатченную область бетона, где мог быть затоплен другой сейф, но не мог найти в этом никакого пути. Он осторожно осмотрел бетонные стены, бетонный пол под лестницей. Он осмотрел упакованные коробки и старые кусочки мебели, но все они были тлеющими, а не тем, что выбрал Кейдж. Наконец он отвернулся, обескураженный и вышел из подвала, поднявшись по деревянной лестнице на своих чулках, как только он спустился.

Вернувшись в свою комнату, молча закрыв за собой дверь, он сел на кровать, положил ноги на рассылку, вылил хороший толчок виски в пластиковый стакан, который он взял из ванной, и выпил. Вы могли бы поспорить, что офицер условно-досрочного освобождения был здесь, точно так же, как Кейдж, должно быть, подумал. Ее и ее партнер, ее и этот жесткий носовой Беннетт служили ему в правильном приходе сюда и воровали, служили ему правильно, его застрелили.

Он думал о них кошками. Это одна кошка, которая жила с женщиной Гетца. Если бы их кошки шпионили за Кейдж, то смотрели, как он открыл сейф, а потом сказал ей? И она вальсировала прямо здесь, ее и Беннетт, и убрала его? С помощью кошек все было возможно.

Грили не приходило в голову, что Вильма и Манделл Беннетт сделали этот официальный обыск в доме Джонса с агентами DEA за несколько лет до того, как табби Дульси приехала с ней жить. Фактически, до рождения Дульси. Сидя на кровати, заканчивая виски, старик почувствовал себя в ловушке, забитый в угол несправедливой и извращенной судьбой. Он рассчитывал на это золото. Не столько потому, что он в ней нуждался; он уже обналичил половину своей доли, до этой поездки, более чем достаточно для всех автомобилей и виски, и даже женщин, он мог справиться с тем, что осталось от его жизни; и он не заботился о причудливых домах и одежде, оных только о собственном удовольствии. Нет, дело не в том, что ему понадобилась половина Кейджа. Он хотел этого, потому что он решил, что эта кража была большой. Единственный впечатляющий приз, прежде чем он ушел в отставку, прежде чем он отбросил назад и наслаждался жизнью. Эта работа была достаточно большой, чтобы все панамское правительство впало в панику, закрыв свои границы, если бы знали об этом.

Это была красота этого хера. Гвардия не знала, не подсказка. Воровство от воров не получило много полицейских действий. Если бы те парни, которых он и Кейдж’д украли, бежали к Гвардии, они были теми, кто был в машине.

И теперь этот офицер условно-досрочного освобождения обманул его из каждой копейки.