12 историй о любви

Чтобы порадовать сердце своего господина, когда он проснется, Горвенал привязал голову за волосы к шесту шалаша; густая листва ее обрамляла.

Тристан проснулся и увидел полускрытую ветвями голову, которая глядела на него. Он узнал Генелона и вскочил в испуге. Но его наставник крикнул ему:

– Успокойся, он мертв! Я убил его вот этим мечом. Сын мой, это был твой враг.

И Тристан обрадовался: человек, которого он ненавидел, Генелон, убит.

С тех пор никто не решался проникнуть в дикий лес. Ужас охранял вход в него; любящие – в нем хозяева. Тогда-то смастерил Тристан лук «Без промаха», всегда попадавший в цель, в человека или зверя, в намеченное место.

То было летним даем, добрые люди, в пору жатвы, вскоре после Троицына дня. Птицы пели по росе навстречу утренней заре. Тристан вышел из шалаша, опоясался мечом, снарядил лук «Без промаха» и один отправился в лес на охоту. Прежде чем настанет вечер, великое горе его постигнет. Нет, никогда любящие не любили так сильно и не искупили этого так жестоко!

Когда Тристан вернулся с охоты, утомленный изнуряющим зноем, он обнял королеву.

– Где был ты, дорогой?

– Ходил за оленем, он вконец истомил меня. Смотри, пот с меня течет. Хочу лечь и поспать.

На ложе из зеленых ветвей, устланном свежей травой, первая легла Изольда. Тристан лег возле нее, положив между нею и собой обнаженный меч. На их счастье, они были одеты. У королевы на пальце был золотой перстень с чудным изумрудом, который подарил ей Марк в день их свадьбы. Так спали они, крепко обнявшись, одна рука Тристана была просунута под шею его милой, другою он обнял ее прекрасное тело, но уста их не соприкасались. Ни малейшего дуновения ветерка, ни один листок не шелохнется. Сквозь ветвяную крышу падал луч солнца на лицо Изольды, и оно сияло, как льдинка.

Случилось, что лесник набрел в лесу на место, где трава была помята: накануне там покоились любящие. Он не признал следа их тел, но направился по следу шагов и пришел к их жилищу. Он увидел их спящими, узнал и пустился бежать, боясь грозного пробуждения Тристана. Пробежав две мили, отделявшие лес от Тинтагеля, он поднялся по ступеням в залу, где застал короля, творившего суд среди созванных им вассалов.

– По какому делу явился ты сюда, друг мой? Ты, вижу я, запыхался, точно псарь, долго бегавший за ищейками. Не хочешь ли ты просить, чтобы я рассудил какую-нибудь твою обиду? Кто выгнал тебя из моего леса?

Лесник отвел его в сторону и тихо сказал:

– Я видел королеву и Тристана. Они спали; я испугался.

– В каком месте?

– В шалаше, в лесу Моруа. Они спали в объятиях друг у друга. Поспеши, если хочешь отомстить.

– Иди, жди меня на опушке леса, у подножья Красного Креста. Да не говори никому о том, что ты видел: я тебе дам золота и серебра, сколько захочешь взять.

Лесник отправился и сел у подножия Красного Креста. Да будет проклят доносчик! Но он умрет позорной смертью, как вам сейчас поведает мой рассказ.

Король велел оседлать своего коня, опоясался мечом и, не сопровождаемый никем, незаметно выехал из города. Когда он ехал один, припомнилась ему ночь, когда поймал он своего племянника: какую нежность выказала тогда к Тристану прекрасная белокурая Изольда! Если он застанет их врасплох, он покарает их за великие грехи, отомстит тем, кто его опозорил. У Красного Креста он нашел лесника:

– Иди вперед, веди меня скоро и прямо.

Их окутала черная тень высоких деревьев. Король следовал за доносчиком, положившись на свой меч, когда-то наносивший славные удары. А что если Тристан проснется? Один Бог ведает, кому из них двоих суждено остаться на месте! Наконец лесник сказал тихо:

– Государь, мы подъезжаем!

Он поддержал ему стремя и привязал коня за уздечку к зеленой яблоне. Они еще приблизились и внезапно на залитой солнцем лужайке увидели цветущий шалаш. Король расстегнул свою мантию с зацепками из чистого золота и сбросил ее, открыв свой прекрасный стан. Он вытащил меч из ножен, повторяя в своем сердце, что сам умрет, если не убьет их. Лесник следовал за ним, но король сделал ему знак вернуться.

Он проник в шалаш один, с обнаженным мечом, и уже занес его… Какое будет горе, если он нанесет этот удар! Но он увидел что губы их не соприкасались и обнаженный меч разделял их тела.

– Боже! – сказал он. – Что я вижу? Могу ли я убить их? Они так долго жили в этом лесу, и если бы любили друг друга грешной любовью, разве положили бы этот меч между собой? И разве не знает каждый, что обнаженное лезвие, разделяющее два тела, служит порукой и охраной целомудрия? Если бы они любили друг друга грешной любовью, почивали ли бы они так непорочно? Нет, я их не убью: это было бы большим грехом; и если бы я разбудил этого спящего и один из нас был убит, об этом долго стали бы говорить, и к нашему стыду. Но я устрою так, что, проснувшись, они узнают, что я застал их спящими и не пожелал их смерти и что Бог сжалился над ними.