12 невест миллионера

Изображение карабкающейся на ограду девицы передала на монитор охранника камера номер три.

Сначала Коста не поверил своим глазам.

Он бы еще понял, если бы стену имения штурмовали с внешней стороны – в конце концов, захват чужих угодий, городов и даже целых островов был вполне в духе другой древнегреческой традиции, давно пресекшейся, но незабытой. Однако девица лезла не в имение, а из него, и вот это было очень странно! Ни одна нормальная греческая девушка не стала бы рваться на скудные вольные хлеба, имея неограниченную возможность кататься, как овечий сыр в оливковом масле.

– Иностранка! – закатив глаза, пожаловался Коста вентилятору на потолке.

Вентилятор зарубежного производства ответил ему неопределенным гудением.

Коста выбрался из кресла, сердито натянул поглубже кепку с длинным козырьком, глубоко вздохнул – и вынырнул из прохладного затемненного помещения в белый ад.

Белыми были раскаленные камни, стены, солнце в небе, сами небеса и холщовые штаны свободолюбивой иностранки.

Вовремя подоспевший Коста ухватил ее за лодыжку и сдернул вниз, при этом урезонивающе рокоча «Спокойно, спокойно!» – на греческом, которого девица явно не знала.

В свою очередь, Коста не понял длинной энергичной фразы на русском.

И слава богу, что не понял! Мог бы обидеться за маму.

– Я к морю хочу! Море! Плавать!

Непонятливый Коста покачал головой.

Языковой барьер казался непреодолимым, но девушка с оливоподобными волосами штурмовала его так же решительно, как и стену. Она перешла на язык жестов: сначала сделала волнообразное движение рукой, затем сложила вместе ладони, немного подержала их перед грудью, потом широко развела руки в стороны и одновременно шумно выдохнула.

Любому, кто плавает брассом, эта пантомима была бы однозначно понятна.

Однако Коста не разбирался в спортивных стилях, практикуя исключительно доморощенные саженки. Продемонстрированные ему молитвенно склеенные ладошки и тяжкий вздох он проассоциировал с религиозной экзальтацией, а волнообразные движения руки – с многократными поклонами.

Очевидно, зарубежная гостья испытывала мощный позыв к отправлению некоего религиозного обряда, но при этом не знала, что на территории имения есть небольшая, но очень симпатичная часовня.

– Пойдемте, я провожу вас! – сказал он похвально набожной иностранке и крепко взял ее за запястье.

– Да иди ты сам куда подальше! – сказала на это неробкая дева.

Она ловко вывернулась, а затем и убежала под сень серебристых олив, где прекрасно замаскировалась – благодаря цвету волос и штанов.

– Больная какая-то, – поправив кепку, подумал вслух Коста.

– Больной какой-то! – бурчала девица, сотрясая кусты.

Сориентировавшись по солнцу, охранник понял, что набожная иностранная гражданка лезла через стену не куда-нибудь, а точно на восток. Это наводило на мысль о мусульманстве. Может, именно поэтому девицу не устроила христианская часовня?

Размышляя на богоугодные темы, Коста вернулся на свой пост и успел к монитору как раз вовремя. Шустрая иностранка пересекла просторный многоуровневый двор и теперь штурмовала трехметровую стену на западной стороне.

С учетом того очевидного Косте и неизвестного иностранке факта, что именно с запада ограда отделяла имение от крутого обрыва, энергичные физкультурно-религиозные движения в указанном направлении категорически не приветствовались!

Коста скверно выругался и полетел на перехват, уже понимая, что может не успеть. Еще чуть-чуть – и сумасшедшая девица доберется до гребня стены, перевалит через нее – и бухнется в пропасть!

И воздаст хвалу Господу своему уже при личной встрече на том свете…

– Девушка! Девушка! – закричал Коста.

По-гречески – «Корицы! Корицы!».

Для русского слуха это звучало оскорбительно.

– Ты кого курицей обозвал, черт нерусский?!

Девица обиделась, передумала убегать, спрыгнула со стены во двор и уперла кулачки в бока.

– Спиты! – что по-гречески означало «дом», попросил раздерганный Коста и потыкал пальцем в направлении гостевых домиков.

– Сам спи! Я к морю хочу! – огрызнулась девица и ушла, часто оглядываясь на хмурого охранника и невнятно бормоча.

– Педи му! – отчетливо произнес Костин внутренний голос. – У меня очень дурное предчувствие!

Наш с Тяпой новорожденный план был изящен и прост.

Оставив Катерину с ее простынно-шваберной конструкцией куковать под забором, я юркой змейкой шмыгнула в роскошный жасминовый куст.

Роскошным его делали не цветочки – они давным-давно осыпались, а длина и пышность гибких ветвей. Спускаясь до земли, они образовали плотную круговую завесу. Укрывшись за ней и под ней, я оказалась в непроглядном зеленом шатре. Даже если где-то поблизости имелась камера наблюдения (а я на это очень надеялась и даже твердо рассчитывала), в жасминовой юрте она меня высмотреть не могла.

На всякий случай, я проверила, нет ли специальной камеры непосредственно под кустом. Ее там не было. Очевидно, происходящее под сенью кущ наблюдателей не волновало.

Не случайно, значит, Аполлон Санторинский и его рыжекудрая Афродита сливались в экстазе в зеленях, а не на простынях.