– Сам идиот! – ответил охранник, осмотрительно дождавшись гудков отбоя. – И сам иди к черту! Могу даже маршрут показать.
– Шегодня што-то не так, – пробормотала раздражающе энергичная Катюха, жуя лепешку и при этом вертя головой во все стороны.
– А? – секунд через десять откликнулась я, замедленно вращая ложечкой в чашке с колумбийским кофе.
Он был крепкий, как характер Тяпы. Это она велела мне выпить тройной эспрессо без сахара, по вкусу и консистенции похожий на горячий битум.
Я заставила кофеварку работать в режиме машины для варки асфальта для того, чтобы прогнать сон, но, очевидно, кофе получился недостаточно страшным. Я все равно клевала носом и тупила.
– Я поняла: тут четвертый столик поставили! – раздражающе бойкая Катерина откинулась на спинку стула и улыбнулась мне, всем довольная. – Значит, к завтраку ждут не только девушек! Наверное, еще эти придут.
– Кто – эти? – я зажмурилась и отважно допила свой адский кофе.
– Я думаю, Ля Бин с помощницей и симпатяга фотограф.
Я открыла глаза и огляделась. Дополнительный столик и впрямь был накрыт на троих, но едоки за ним пока что отсутствовали. Пустовало и одно штатное место. Я пересчитала присутствующих и подтвердила некомплект:
– Одной девушки нет.
– Я заметила, нет Афродиты, – кивнула Катерина. – Загуляла наша рыжая бестия!
– Ай-ай-ай, нехорошо завидовать, – ласково попеняли ей мы с Нюнечкой.
– Я не завидую, – Катюха потянулась за второй лепешкой. – Я даже рада за нее и за нас. Девушка предпочла старому затейнику-миллионеру молодого красавца-садовника? Прекрасно! Конкуренция на койко-место в номере для молодоженов снижает уровень.
– А вот некоторые беспокоятся, – заметила я.
С частым топотом по ступенькам на террасу взбежал Просто Боб. Он влетел под навес, поозирался по сторонам, как затравленный, потом бестактно пересчитал присутствующих по головам и снова выскочил на террасу.
– Что это он на скальпы наши пялился? Не пропавшие ли платочки высматривал, я надеюсь? – с подозрением спросила Тяпа.
– Пожалуй, я еще капучино возьму, – сказала я Кате и пошла к кофеварке.
Стратегически выгодное расположение в углу рядом с дверью делало сей агрегат идеальным прикрытием для желающих подсмотреть и подслушать, что происходит на открытой площадке.
То есть для нас с Тяпой. Нюня-то до бытового шпионажа не опускается, она соглашается исключительно на разведдействия в военное время, да и то скрепя сердце.
А на площадке происходило что-то интересное.
Вчерашнее белье с веревок еще не сняли, и за пестрым лоскутным занавесом из полотенец, простынок и наволочек туда-сюда метался, волнуя вещички, Просто Боб: его легко было узнать по тощим, бледным, пупырчатым и редковолосым, как у скороспелого бройлера, голеням.
Должно быть, голенастый шеф бегал вдоль строя своих подчиненных – за тряпичной занавеской я их не видела, но слышала голоса.
Судя по интонациям, имел место быть не штатный начальственный нагоняй, а сеанс одновременного перекрестного допроса с пристрастием – всех и каждого.
Просто Боб с пулеметной скоростью тарахтел по-гречески, задавая вопросы, а его подчиненные коротко, вразнобой отвечали. На разные голоса повторялось одно и то же звучное, но непонятное выражение: «Панургос малья». Я заподозрила, что это популярное греческое ругательство. Вероятно, неинформативный мат Просто Боба не устраивал, он продолжал шуметь и был явно зол. Подчиненные пугались и тосковали.
Я тоже опечалилась, не понимая ни слова.
– Может, пропало его любимое столовое серебро? – предположила Нюня. – Или, напротив, в тарелке с салатом нашелся слизняк?
– Надо бы вернуть на место те платки, которые кое-кто стащил, – посоветовала Тяпа. – Не дай бог, тут сейчас начнется тотальная инвентаризация имущества!
– Кто последний за кофе? – вкрадчиво вопросил у меня над ухом знакомый голос.
– Я!
Я обернулась, увидела голливудского типчика и растерялась, сообразив, что ответила ему на своем родном языке.
– Вот дура-то, теперь он точно проассоциирует русское слово с журналисткой из России! – обругала меня Тяпа.
– Может, он не такой умный? – промямлила Нюня.
Но он был именно такой, и даже еще умнее, потому что приветствовал меня бессмертной пушкинской строкой:
– Татьяна, милая Татьяна!
– Мы разве знакомы? – угрюмо буркнула я.
– Кажется, мы встречались. Однажды… Нет, даже дважды!
Типчик торжествующе улыбался, а я разозлилась и сказала:
– Я не запоминаю случайных знакомых.
– Особенно если это уличное знакомство, – с достоинством добавила моя Нюня.
– И даже, можно сказать, подзаборное! – припечатала Тяпа.
Блондин засмеялся, и мне захотелось треснуть его по голове подносом, но тут кофемашинка дипломатично зажурчала, наполняя мою чашку свежим колумбийским битумом.
– Приятно вам подавиться! – по-детски нахамила я и вернулась к своему столику, клокоча от злобы, как эта кофеварка.
Рязанская дева Катерина Максимова неторопливо и основательно намазывала медом третью лепешку.
– Что-то у меня сегодня вовсе нет аппетита, – пробормотала я и отодвинула подальше чашку с двойным асфальтом без сахара. – Пойду погуляю. Подышу свежим воздухом.