– Меня страшит ослепляющий свет этого счастья, – ответила Моника. – Достойны ли мои руки принять этот дар, не запятнав его?
Он страстно прижал к губам ее нежные, белые пальцы.
– Зелень только пышнее разрастается на выжженной пожаром земле! Моника, именем тети Сильвестры, я умоляю вас, будьте моей женой…
– Могу ли я? – прошептала Моника.
– Не только можете, но и должны, дитя мое, – воскликнул невольно задрожавшим голосом Виньябо. – Поздравляю вас, Бланшэ, ваш выбор прекрасен!
Моника с сияющим, мокрым от слез лицом положила свою руку в трепещущую руку Жоржа. Он стоял бледный от счастья. Его мечта исполнилась.
– А теперь, дети мои, – сказала г-жа Амбра, – я не хочу вас гнать, но сейчас уже три часа, и пока вы доберетесь до Парижа… Когда идет ваш поезд, Жорж?
– В четыре!
– Правда, – сказала Моника, – я и забыла, что у вас лекция в Нанте…
– А вы, дорогой учитель, не едете с нами? – спросила она Виньябо.
– Нет, г-жа Амбра так добра, что приютила меня на ночь.
– В таком случае, едем! Мы только-только успеем!
– Нет-нет, – сказала Моника, видя, что Виньябо и Амбра хотят их проводить, – оставайтесь, ужасный холод!
В автомобиле они молчали, предавшись каждый переполнявшим их чувствам и мыслям – сияющим счастьем и беспорядочно спутанным у Моники. Радость и благодарность у него, укоры совести – ослепительные снопы жгучих искр…
Они ехали, упоенные лунной ночью; фонари автомобиля врезались в туманную глубину леса.
– Поедем тише, Моника. Какая красота!
Они приближались к повороту в Буживаль. Река лежала среди синеющих островов, как серебряный шлейф.
– Да, какая красота! – прошептала Моника.
Автомобиль остановился. Они молча взялись за руки. Их сердца говорили в безмолвии… Губы слились в поцелуе. Вечная клятва!
Они тронулись в путь. Перед ними открывалась дорога к счастью!
В это время Амбра с женой и Виньябо собирались расходиться.
– А знаете, дорогой друг мой, что все это доказывает? – сказал старый профессор, подымаясь по лестнице. – Это доказывает, что для молодого существа, не совсем еще испорченного социальным укладом, современные нравы являются ужасной, но великолепной школой жизни. Присмотритесь к нашей «холостячке». Пройдя через двойное воспитание, даже после войны она сохранила жажду самостоятельности, которою захвачено теперь столько женщин…
– Много ли их! – возразила г-жа Амбра, – Так ли это? Большинство покорно несет свои цепи! И, как это ни грустно, многие с ними не желают расставаться.
– Не все ли равно! Избранные увлекут за собой толпу на путь справедливости и добра. Будем надеяться, мой друг, на них – они работают и будут работать как равные нам. Можно ли осудить Монику за то, что она по-своему шла вперед. Шаг неудачный, но все же шаг к будущему.
– Согласитесь, однако, что не будь Бланшэ… – сказала г-жа Амбра.
– Да, но вспомните и Виньерэ… Когда женщина спотыкается, виноват всегда мужчина.
– Мужчина! Вечно мужчина! – проворчал Амбра. – Не справедливее ли было бы сказать, что все мы – игрушки в руках высших сил? Радость и горе – слепы. Управляют только силы… А мы им подчиняемся.
Виньябо снисходительно заключил:
– Лишний повод не осуждать Монику. Разве думаешь о навозе, когда вдыхаешь аромат цветка?