12 ведущих философов современности

В этой поздней фазе своего творчества Рорти приобрел такую уверенность в себе, что решился ответить на вопрос, оставшийся без ответа в конце «Философии и зеркала природы», — вопрос о том, как может уцелеть философия, если ее оторвать от прежних корней и лишить традиционных амбиций. Рорти делает это, просто исследуя целый ряд тем, включая идентичность личности, человеческую солидарность, природу жестокости, различение общественного и частного, — причем он постоянно делает остановки, чтобы удостовериться, что его действия не противоречат философской основательности. Критерием успеха данного предприятия является исход: приняты ли будут

обществом эти темы и способ их подачи? Вызовут ли они интерес и смогут ли заменить традиционные вопросы, раскритикованные Рорти в «Философии и зеркале природы»?

Эссе против традиции

Теперь мы видим панораму философской карьеры Рорти на всем ее протяжении и можем судить, насколько она соответствует членению ее на три периода — «раннего», «среднего» и «позднего» Рорти. Излагая историю, мы все же упустили из виду один очень важный элемент: мы ничего не сказали о его эссе,

сыгравших большую роль в развитии философских воззрений Рорти. Они важны не только и не столько в силу их количества (многие из этих эссе собраны в четырех объемных томах), но в силу их стратегической роли. Если мы примем во внимание его эссе и очерки, то немедленно исказится стройная, только что нарисованная нами картина. Причем она исказится до такой степени, что едва ли мы сможем продолжать разговор о «трех Рорти». Эти эссе тоже послужили одной из причин противоречивого отношения к философу со стороны коллег, о чем уже говорилось выше.

«Подрывная деятельность» Рорти начинается очень рано и задолго до того, как была опубликована «Философия и зеркало природы». Начинается ее история не с тома собственных эссе Рорти, но с его же обстоятельного тридцатидевятистраничного редакционного вступления к сборнику статей других философов, собранных в книге под названием «Лингвистический поворот» (1967). Для того, кто хочет понять эволюцию философских взглядов Рорти, этот текст может представлять интерес сам по себе, — тем более что и сам Рорти впоследствии по достоинству оценил значение этого введения. В очерке «Двадцать пять лет спустя» — ретроспективном эссе, опубликованном в 1992 году в приложении к повторному изданию «Лингвистического поворота», — Рорти вспоминает, что был слишком занят задачей написания нескольких предложений, прославляющих достижения «лингвистической философии», чтобы заметить разрушительную надстройку, воздвигнутую им поверх хвалебных замечаний. Теперь он признается, что эта надстройка поразила его:

«попросту как попытка тридцатитрехлетнего философа убедить себя в том, что ему повезло родиться в подходящее время; он убеждал себя, что дисциплинарная матрица, в которой он оказался (философия в том виде, в каком ее преподавали в англоязычных университетах в шестидесятые годы), была чем-то большим, нежели еще одна философская школа, чем-то более бурлящим, нежели академический котел» («Лингвистический поворот», стр. 371).

Однако эту самооценку следует воспринимать на фоне множества других вводных замечаний Рорти, в которых он демонстрирует свое не вполне лояльное отношение к потенциальным слабостям «лингвистического» подхода к философии. В них он проявляет обостренную чуткость к историческому контексту «философских проблем» и демонстрирует отсутствие энтузиазма в отношении идей об универсальном «философском методе», а также сочувственно отзывается о классическом американском прагматизме и испытывает неподдельный интерес к метафилософским вопросам. Все это говорит о том, что он идет не в ногу с господствующими концепциями лингвистической философии. И в самом деле, он начинает с того, с чего не начал бы ни один сторонник такого подхода: он дает историческую, почти гегельянскую картину того, как совершаются революции в философии. В этой картине он выделяет общую проблему — что мешает любому философу оставаться в уверенности, что его философский метод является правильным?