12 Жизнеописаний

106. О жизни Пьетро Каваллини, римского живописца, известно очень мало: год рождения не известен, первое упоминание о нем (в Риме) относится к 1273 г. Главные работы его в Санта Мария ин Трастевере в Риме – 1291 г. и в Санта Чечилия ин Трастевере в Риме же – 1293 г. В последнее время были сделаны попытки представить Каваллини учителем Джотто во время пребывания последнего в Риме. Возможно, однако, что стилистическая общность обоих мастеров объясняется общностью их исканий и лежит вне прямой школьной зависимости.

107. Рисунки Джотто не сохранились.

108. 62-я новелла.

109. Весь анекдот основан на двойном смысле итальянского слова «агmа» – герб и оружие.

110. Франко Саккетти говорит о Джотто также в новелле 75.

111. Бенедетто да Майано (1442-1497) сделал рельефный бюст Джотто в 1490 г. Бюст этот находится на прежнем месте.

112. О Полициано см. XI. 26.

ЖИЗНЬ МАЗАЧЧО ИЗ САН ДЖОВАННИ В ВАЛЬДАРНО, ЖИВОПИСЦА

Перевод Ю. Верховского, примечания А. Губера

Обычай природы, когда она создает личность, особенно выдающуюся на каком-либо поприще деятельности, состоит зачастую в том, что она создает эту личность не одинокою, но одновременно с нею и неподалеку от нее вызывает к жизни другую для соперничества с нею, чтобы они могли друг другу содействовать в достоинствах и соревновании, Такого рода положение не только приносит особенную пользу тем, кто вступает в соревнование, но воодушевляет и тех, которые приходят вслед за этой эпохой, чтобы добиваться со всем усердием и со всем прилежанием того почета и той доброй славы отошедших, которым они ежедневно слышат высокую хвалу. Истинность этого подтверждается тем, что Флоренция в одном и том же веке произвела Филиппо, Донателло, Лоренцо, Паоло Учелло и Мазаччо ¹, совершенных в своем роде, и не только уничтожила грубую и неуклюжую манеру, державшуюся до той поры, но прекрасными их произведениями так возбудила и воспламенила души пришедших позднее, что их мастерство поднялось до величия и совершенства, какое мы видим в настоящее время. Поэтому мы в самом деле обязаны великой признательностью тем, первым, которые своим трудом показали истинный путь к достижению высшей ступени. Что до хорошей манеры живописи, то ею мы обязаны Мазаччо, потому что он в своем стремлении к славе полагал, что живопись должна быть не чем иным, как воспроизведением в рисунке и красках всевозможных предметов живой природы такими, какими они созданы ею, и считал того выше, кто следовал этому с наибольшим совершенством; эта-то мысль, говорю я, стала для Мазаччо причиной того, что он постоянным трудом преуспел настолько, что мог считаться среди первых, кто в наибольшей степени освободил искусство от жесткости, несовершенства и затруднительностей, и он же дал основные начала красивым позам, движениям, величавости и живости, а также известной выпуклости, поистине действительной и естественной, чего никогда не достигал до него ни один художник. Обладая способностью тонкого суждения, он учел, что все фигуры, которые не стоят ногами на горизонтальной плоскости и не сокращаются в перспективе, но помещены на острие носков, лишены всякого достоинства и манеры в самом существенном; и те, кто их так изображает, показывают, что не понимают сокращений перспективы. И хотя Паоло Уччелло брался за это, и кое-что сделал в облегчение этой трудности, тем не менее Мазаччо, меняя на разные лады, достиг гораздо лучших ракурсов и с самых разных точек, чем кто-либо иной до той поры. Он писал свои вещи в мягкой и объединенной манере, сочетая с воспроизведением голов и обнаженных тел колорит одежд, которые он любил делать легкими и с небольшим количеством складок, как то бывает в живой действительности. Это принесло великую пользу художнику, и за это он заслуживает упоминания в качестве изобретателя; в самом деле, вещи, созданные до него, можно назвать написанными, его – живыми, в сравнении с работами других, живы, правдивы и естественны.

Он был родом из Кастелло Сан-Джованни в Вальдорно, как говорят, там еще можно видеть несколько рисунков, сделанных им в раннем детстве ³. Он был человеком очень рассеянным и весьма беспечным, ним тому, у кого вся душа и воля заняты предметом одного только искусства и кому мало дела до себя самoгo, а еще меньше – до других. А так как он никогда и никаким образом не хотел думать о житейских делах и заботах, в том числе о своей одежде, спрашивал со своих должников разве в крайней нужде, то вместо Томмазо, как было его имя, он был всеми прозван Мазаччо ⁴, однако не за порочность, потому что он был сама доброта, а за эту самую небрежность, каковая не мешала ему с такой готовностью оказывать другим услуги и любезности, больше которой и оказать нельзя.