Г.П. Щедровицкий: Мне представляется, что Выготский первоначально видел свою судьбу в науке как занятия эстетикой и филологией. Но постепенно занятия эти привели его к категории сознания. Он полагал, видимо, что категория эта в его филологических и художественно-эстетических штудиях послужит объяснительным понятием и принципом. Он вынужден был обратиться к психологическим представлениям, для того чтобы объяснять странные для него явления художественного и эстетического восприятия. Но этот выход, казавшийся ему первоначально побочным, в каком-то плане — инструментальным, привел его к постановке но-
422 Диалог 9. Человек есть homo socialis и homo technicus
вого вопроса: а что такое сознание? …И тут Выготский окунулся в новый для него, но крайне интересный мир со своими сложными и увлекательными проблемами — как это часто бывает, с надеждой, что он быстро во всем разберется и вернется назад. Но “вернуться” ему было не суждено — проблема сознания захватила Льва Семеновича до конца его дней (Цит. по [10, с. 58]).
А.: Как раз то, что Выготский не был, что называется, психологом по образованию, то есть не находился под влиянием какой-то конкретной психологической теории, не работал в русле какой-либо психологической школы и, тем самым, не был вынужден развивать ее идеи, сыграло чрезвычайно важную роль в становлении его как великого психолога современности. Выготский смог непредвзято посмотреть на имеющиеся теории в психологии и выработать свою собственную “философию человека”. Выготский как методолог психологической науки
Г.П. Щедровицкик: Задача, которая стояла перед ним, не могла быть решена ученым-специалистом. Ведь последний может работать только в уже сформированном научном предмете. А научного предмета для анализа и описания сознания не было. И тогда Л.С. Выготский вынужден был осуществить следующую сдвижку проблем. Требовалось сформировать предмет исследования, а это уже дело философской и методологической работы. Так, с моей точки зрения, Выготский вынужденно стал методологом психологии или, точнее, сначала психологической теории сознания. А от установки на создание психологической теории сознания был уже всего один шаг до постановки вопроса, а что же такое вообще современная ему психология, в каком она находится состоянии? Мне представляется что сначала Лев Семенович стал читать одну за другой новые книги по психологии в надежде найти быстрые ответы на свои вопросы, а так как работал он быстро, то сумел просмотреть множество трудов. Перед ним веером разворачивались во всей их сложности и противоречивости проблемы тогдашней психологии. Работа эта привела к тому, что в 1926 г. Выготский написал свой труд об историческом смысле психологического кризиса. А это и оз
начало, что он стал в методологическую позицию относительно всей сферы психологии, относительно всех ее идей и ее практики. Он как бы стал “оператором” всей психологической сферы, он стал обсуждать вопрос о судьбе ее, о путях ее дальнейшего движения, а это и есть специфически методологическая позиция. Его интересовало, что есть психология на фоне всех культурных явлений, куда она идет и чем может стать в будущем. Разумеется, такой подход вовсе не мешал ему забираться “внутрь” психологии, то есть становиться также теоретиком-психологом и обсуждать проблемы сознания, мышления, знака [Там же, с. 58-59].
А.: Я думаю, что в этом обращении к методологии сыграл свою роль еще один источник, о чем сейчас принято как-то стыдливо умалчивать. Я имею в виду философию марксизма. Сейчас модно выставлять марксизм как совершенно утопическое учение, но в марксизме было так много интересного и полезного для психологии, что пройти мимо столь крупного явления человеческой мысли Выготский явно не мог. Сейчас много говорят о том, что психологи 20-х годов использовали марксизм вынужденно, поскольку он был объявлен официальной идеологией “победившего пролетариата”. Но я думаю, ты уже понял, а может быть, поймешь впоследствии, что Выготский совсем не был конъюнктурщиком, в отличие от некоторых других психологов той поры. Он иронизировал над попытками написать учебник психологии “с точки зрения диалектического материализма”, где вся работа сводилась к тому, чтобы показать, например, что в основном психофизическом законе Фехнера проявляется диалектический закон “перехода количественных изменений в качество”, или, допустим, широко цитировались работы Маркса, Энгельса, Ленина, Плеханова о психике и сознании, а потом тут же обосновывалась теория, в фундаменте которой содержалось субъективистское понимание сознания, как это было, например, у Корнилова. Выготский же совсем иначе относился к марксизму.
Л.С. Выготский: Надо знать, чего можно и должно искать в марксизме… Надо найти теорию, которая помогла бы познать психику, но отнюдь не решения вопроса психики, не формулы, заключающей и суммирующей итог научной истины. Этого в цитатах Плеханова нельзя найти по одному тому, что ее там нет. Такой истиной не обладали ни Маркс, ни Энгельс, ни Плеханов. Отсюда фрагментарность, крат-