13 дверей, за каждой волки

– Шляпка! – воскликнула она, трогая мягкий голубой фетр и блестящие черные перья. Надев шляпку, она повернулась ко мне. – Как смотрится?

– Шикарно! – ответила Фрэнки.

Шляпка и в самом деле шикарно смотрелась на темных волосах девочки. Фрэнки подумала о письмах Вито, о том, что дочки Ады все время хотят новых шляпок. Много ли у них таких, как эта? И не их ли это шляпка? Обноски?

– А это тебе, Фрэнки.

Фрэнки ждала, что тетя Марион вытащит еще одну шляпку, но та вручила ей плоскую металлическую коробочку без надписей.

– Что это? – спросила девочка. – Сигареты? Я не курю.

– Открой.

Внутри оказались цветные мелки. Нет, не совсем мелки. Фрэнки взяла красный.

– Осторожнее, – предупредила тетя Марион. – Не испачкайся.

Это было что-то среднее между мелками и такими густыми красками, что из них сделали палочки.

– Это пастель, – сказала тетя Марион. – Ею рисуют художники.

Этим набором уже пользовался какой-то художник, по крайней мере немного. От черной палочки осталась только половина, некоторые другие тоже были стерты. Набор, побывавший в употреблении. Но для Фрэнки он годился. Мне стало интересно, что за художник был вынужден продать краски. До какой степени голода и отчаяния он дошел?

– Отец хотел, чтобы вы купили это для меня? – спросила Фрэнки.

– И это. – Тетя Марион достала небольшой альбом для рисования с самой плотной и красивой бумагой, какую когда-либо видела девочка. – Он прислал деньги и сказал, что ты любишь рисовать. Они подержанные, новых мы не могли себе позволить. Но они еще сгодятся.

– Да, конечно, – сказала Фрэнки. – Это… это…

Она замолчала, пытаясь точно определить, что чувствует.

В этот момент мимо прошел высокий мужчина в коричневом пальто. С ним был мальчик. Тот мальчик. Ее мальчик.

Фрэнки застыла посреди фразы. Он – Сэм – взглянул на нее.

– Привет, Фрэнки, – произнес он, коснувшись кепки, с такой широкой улыбкой, что у него на щеках появились ямочки.

Его голос, более низкий, чем она ожидала, скользнул под кожу, вызвав вибрацию, словно кто-то провел смычком по струнам виолончели и оставил тосковать по всей симфонии. Мужчина и тетя Марион обменялись приветствиями. Затем мужчина положил руку на шею Сэма, и, обойдя ангела с другой стороны, они исчезли из виду.

Тони смотрела им вслед, поглаживая перья своей новой шляпки; лукавая усмешка делала ее старше на тысячу лет. Тетя Марион кивнула ангелу, словно они вели мысленную беседу и у них не было времени на мальчишек с ямочками. Фрэнки сидела, позабыв про них всех, с теплой пастелью в руках, думая о том, что Сэм знает ее имя; о том, как изогнулась его нижняя губа, когда он произносил это имя; думая о его губах, зубах, волосах, костях и других частях тела, которые кажутся такими заурядными, если тело твое, и такими чарующими, если тело чужое.

Фрэнки разгладила лист в альбоме и нарисовала яблоко: круглое, красное и аппетитное.

То, что не сгорело в огне

Я отправилась в голубой домик среди моря кирпичных и наблюдала, как Ягодка со своим Боксером молча обедали за кухонным столом. Они не разговаривали, но весь обед держались за руки. Они ели сандвичи с сыром и консервированный томатный суп. Глядя на этих двоих, уютно устроившихся в тихой убогой кухне, я размышляла над новой главой «Хоббита», которую прочитала через плечо блондина с кривыми зубами. При помощи волшебного кольца Бильбо Бэггинс убежал от гоблинов и Голлума, перешел через Мглистые горы и встретил волшебника Гэндальфа с гномами. Но Бильбо никому не рассказал о волшебном кольце, которое может делать его невидимым. У хоббитов тоже есть секреты. Когда их настигли волки, а потом и гоблины, прилетели орлы и унесли хоббита, волшебника и гномов на своих крыльях. Но никакие орлы на помощь не прилетели, когда меня опять разыскал рыжий лис.

«Брысь!» – крикнула я.

Он понюхал мои ноги, как собака. Лис унижает собственное достоинство, обнюхивая ноги человека, у которого на самом деле нет ног. Я ему так и сказала.

Он прекратил нюхать и поднял голову. В его глазах, похожих на янтарь из браслетов моей мамы, сквозил упрек.

«Хорошо, – согласилась я. – Я тоже унижаю собственное достоинство, заглядывая в чужие окна».

Разумеется, это не так. Но смотреть, как Ягодка и Боксер весь обед держатся за руки, было больно, как от занозы, булавки, осколка стекла. Поэтому я отлетела к соседнему двору, а лис потрусил за мной – глупое, но прекрасное создание. Люди в соседнем доме тоже собирались обедать, каждый по-своему: бледная женщина что-то разогревала на плите, а еще более бледный мужчина стоял сзади, одну руку держал на ее бедре, а другой усиленно мял ее грудь, словно тесто. Наверное, это происходило каждый день. Он приходил домой обедать и мял ее грудь, как тесто, пока она помешивала еду в кастрюле и старалась не закатывать глаза. Но сегодня она все же их закатила.

«Она закатила глаза», – сказала я лису.

Лис улыбнулся своей лисьей улыбкой, ибо ничто не ново в этом мире.