Приложив палец к губам, незнакомка продолжала: «Жестокий скупердяй не мог отвести глаз от этой руки. Он знал, что в ней заключено целое состояние. Возможно, больше денег, чем он имел за всю свою жизнь. Скупердяя это возмущало. На что такая вещь девчонке? Девушки – такие вздорные существа, они ни на что не годны, ими легко управлять, их легко убить. Она может просто отдать руку первому же обманщику, который напоет ей о любви. Вспомнить хотя бы, с какой легкостью она доверилась ему самому!
Скупердяй убедил девушку, что выходить слишком опасно, и предложил заночевать у него. Она с готовностью согласилась, но, когда уснула, он задушил ее подушкой. Хрясь и Цап рычали и выли, отказываясь помогать ему и даже идти с ним, поэтому он сам оттащил тело в лес. Похитил золотую руку прямо с тела и закопал девушку под старой сосной.
Вернувшись домой, он решил отрезать себе руку и заменить золотой. Это была кровавая работа, но он справился, и золотая рука заблестела в первых лучах солнца. Он восхищенно пошевелил пальцами. Теперь его богатство заключалось не только в имуществе, сама его плоть была богатством. Он стал самым богатым человеком на свете.
Вечером скупердяй сидел у камина, а медведь и рысь опасливо смотрели на него из другого конца комнаты. В замке царила тишина, только потрескивали поленья в камине. И тут скупердяй услышал странный звук, похожий на уханье совы: “У-ух!” Он встал и выглянул в окно, но ничего не увидел. Опять уселся и услышал: “У-ух, у-ух, у-ух!”
“Что за глупые совы, – подумал он. – Кыш ловить мышей!”
Но Хрясь зарычал, а Цап задрожал. Они натянули свои цепи.
“У-у-у кого…” – произнесла сова, но голос уже не походил на уханье совы, он был сухим, как рвущаяся бумага, как хруст листвы под тяжелыми ступнями.
“У кого… моя…”
Хрясь зарычал громче. Цап начал царапать пол и выть.
“У кого… моя… золотая…”
У скупердяя волосы встали дыбом. В дверь заскребли, словно ее царапали сломанными ногтями.
“У кого… моя… золотая… рука?..”
“Убирайся!” – закричал скупердяй.
“У кого… моя… золотая… рука?..”
“Убирайся!” – заорал скупердяй.
Но голос все завывал: “У КОГО… МОЯ… ЗОЛОТАЯ… РУКА?!”
Скупердяй вскочил со стула, бросился по лестнице наверх, в спальню, и там свернулся под одеялами. До него донесся ужасный грохот и треск, когда выломали входную дверь.
“Хрясь”, – прошептал голос.
“Цап”, – прошептал голос.
“БЕГИТЕ!”
Скупердяй услышал, как рвутся цепи и топают по полу когтистые лапы – животные убежали в ночь. Скупердяй натянул одеяла на голову. Он ничего не видел в темноте, но знал, что ОНА здесь, поднимается по лестнице, крадется по коридору, заходит в спальню. Она подходит к кровати все ближе и ближе, под ногами скрипят половицы. И вот она на кровати, ползет по постели. И вот над ним нависает ее лицо, ее дыхание пахнет свежей могилой.
“У кого…
моя…
золотая…
РУКА?”
“Но ты мертва! Рука тебе не нужна!” – закричал скупердяй.
“Это так, – ответила девушка. – Как и тебе”.
Одни говорят, что она забрала свою руку, а потом стала отрывать части тела, оставив для животных только клочки. Другие – что она проглотила его целиком и выплюнула золотую руку, как кость. Как бы то ни было, этого человека больше никто не видел. Но по сей день, если ты поедешь по определенной безлюдной дороге, взберешься на определенный холм, подойдешь к замку на его вершине и постучишь в дверь, то, прежде чем откроешь, услышишь вой, рычание и женский голос, шепчущий: “Хрясь” и “Цап”, тебя ослепит золотой свет, и ты не будешь знать, рай это или ад».
Я так увлеклась сказкой, что только через несколько секунд заметила, что девушка закончила свой рассказ.
«Дай угадаю, – произнесла я. – Она была какой-то ведьмой или ангелом мщения?»
Девушка в золотистом платье пожала плечами: «Эту сказку когда-то поведал Марк Твен, но он изложил ее неправильно, превратив в дешевую страшилку, поэтому я ее исправила. Девушка с золотой рукой была такой же, как и все женщины. Рано или поздно всегда кто-то пытается отнять то, что принадлежит тебе. Она просто сильно разозлилась».
«Что ж, это глупо», – сказала я.
«Прошу прощения?»
«Ты ничего не можешь сделать, чтобы прекратить это. Злость не помогает».
«Гнев может быть праведным».
«А ты разгневана?» – спросила я.
Она вздернула подбородок: «Бывает».
Я подумала о визитах к младенцам. Подумала о девочках, которых щекочу за ступни.
«А я не гневаюсь, – сказала я. – Мне не на кого сердиться».
Она вкрадчиво рассмеялась: «Только посмотри, как ты лжешь сама себе».
Вот теперь я рассердилась: «Я не лгу».
«Нет, ты лжешь».
«Я единственный человек, которому я никогда не лгала», – произнесла я, но при этих словах мир закачался и загудел. В голове возникли странные помехи, и едва слышный голос проговорил: «Ты лжешь себе, не лги себе, не лги МНЕ».
У нас над головами ярко вспыхнула лампочка. Затем она взорвалась, забросав читателей осколками.
Девушка в золотистом платье посмотрела наверх, потом на меня своими огромными карими глазами: «Это ты сделала?».
«Нет», – ответила я.
«А я думаю, что ты. Что еще ты умеешь?»