13 дверей, за каждой волки

Вот что я знала о своей маме. У нее были кремово-белая кожа и безупречная осанка. Ее волосы поседели к двадцати пяти годам. Сердясь, она крепко сжимала губы, словно зашитые. Ее самым ценным украшением был набор обручальных колец с жемчужинами и бриллиантами, которые она носила на левой руке. Я часто просила дать мне их примерить. Она говорила, что день, когда мой отец надел эти кольца ей на палец, был самым счастливым в ее жизни, и она никогда их не снимет.

– Даже когда умрешь? – спросила я.

Ее лицо потемнело как грозовая туча.

– С тобой что-то не так.

Вот что Фрэнки знала о своей маме. Ее звали Катерина Коста. Она приплыла на корабле в Америку с Сицилии в 1918 году. Она ни слова не знала по-английски и не знала здесь никого, кроме троюродной сестры, у которой могла пожить, пока не найдет работу. Но вместо этого она встретила сапожника, отца Фрэнки, и вышла за него замуж. Они жили в квартире за обувной лавкой. Она родила троих детей: Витторио, Франческу и Антонину. Они сделали ее такой счастливой! Вот почему все были потрясены, когда она достала из ящика стола в лавке пистолет, который отец держал на случай, если залезут грабители. Потрясены тем, что она выстрелила в комнате, где они спали, и случайно ранила отца Фрэнки. Но она только хотела посмотреть, как нажимать на курок, – вот что она сказала отцу Фрэнки, что отец Фрэнки сказал тете Марион, что тетя Марион сказала Вито и что Вито сказал Фрэнки. Их мать никого не хотела застрелить, она никогда бы не совершила такого греха. Отец Фрэнки выбросил пистолет и отдал детей в приют Ангелов-хранителей, чтобы их мама могла отдохнуть. Через некоторое время она оправилась, и все вернулись из приюта. Родители пытались завести еще одного ребенка, но мама Фрэнки умерла, и младенец – тоже.

Когда Фрэнки была маленькой, она расспрашивала об этом Вито так часто, что ему надоело.

– Ее больше нет, – сказал он. – Папа должен работать, и тетя Марион – тоже. Мы пока живем в приюте. Я больше не хочу говорить о маме.

Но Фрэнки по-прежнему хотела говорить о ней. Поэтому она рассказала эту историю Тони, добавив деталей для красочности. Сказала, что видела портрет мамы: та была красивой, с длинными темными кудрявыми волосами. С большими шоколадными глазами и загорелой кожей. Ее смех звучал как колокольчики в рождественских песнях, которые передавали по радио. Ее изящные руки порхали как бабочки, когда она говорила. Фрэнки сказала, что мама любила их больше всего на свете. И даже когда она держала пистолет, чтобы проверить, как нажимать на курок, она хотела, чтобы ее дети были счастливы. Она всегда хотела только этого.

Сейчас в заполненной людьми комнате для посещений, где звучали принужденные приветствия, болезненно бледная женщина, которая не была мамой Фрэнки, протягивала совершенно не порхающую руку. На ней не было никаких жемчужин и бриллиантов, только тонкое серебряное кольцо на безымянном пальце.

Фрэнки знала, что это такое. Разумеется, знала.

Она сложила руки на груди.

– Что это?

Женщина посмотрела на Фрэнки, словно та была тупа как пень.

– Обручальное кольцо, Франческа.

Женщина подождала, может, думая, будто кто-нибудь из детей скажет что-то более умное: «Ого! Поздравляю! Шикарное кольцо!».

Но они молчали. Все трое уставились на отца. Он положил на стол коричневую сумку и начал выкладывать ее содержимое: завернутые в газету сандвичи с тефтелями, яблоки, домашнее арахисовое печенье, твердое и с такими острыми краями, что могло оцарапать нёбо, но все равно вкусное. Другие семьи пялились на всю эту замечательную еду, едва не высунув до земли языки.

Фрэнки же собственный язык казался куском кожаного ремня. Язычком ботинка.

Наконец Вито сказал женщине:

– Поздравляю.

И, наклонившись, слегка поцеловал ее в щеку.

– Спасибо, Вито, – ответила она.

Он стал слишком взрослым для сестер. Фрэнки крепче сжала на груди руки. Она ни за что не поцелует эту женщину, ни за что. Да у нее губы отсохнут и отвалятся! И будет она без волос, без рта и вообще непонятно на кого похожая.

Кстати о волосах.

– Франческа, у тебя были вши? – поинтересовалась женщина.

– Нет, – ответила Фрэнки.

Женщина выгнула дугой бровь, как это делала Стелла, когда репетировала перед зеркалом актерскую мимику. Кровь прилила к щекам Фрэнки.

– Я просто захотела короткую стрижку.

– О, – произнесла женщина, – ну, это…

– Ужасно, – сказала Тони. – Она выглядит как лишайная.

– Э-э-э… как?

Она – Ада, их новую мачеху зовут Ада, – похоже, никогда не понимала, о чем они говорят. Или притворялась, что не понимает.

– С лишаем, – пояснила Тони. – Только если бы она была лишайная, ей на голову натянули бы носок с лекарством от лишая. Так что, будем есть?

Ада сморщила губы, так что они напомнили мокрую бумагу.

– Кажется, мне больше не хочется есть.

Отец улыбнулся широко и ослепительно, как ни в чем не бывало, словно ничего не изменилось. Не обращая внимания на сложенные руки Фрэнки, он обнял ее и погладил почти наголо стриженный затылок.

– Bella! – сказал он. – Bella!