13 дверей, за каждой волки

– Sono qui. Io sono qui per te, – сказала я, и мой голос вибрировал в моем горле, гудел в моих ушах. – Я здесь. Я здесь ради тебя.

Не знаю, кто из нас это сделал. Может, мы с Фрэнки вместе. Кушетка опрокинулась. Журнальные столики завертелись и врезались в стену. Дьюи вылетел в кухню, паря в воздухе, как военный самолет. Стекла разбились. Лампочки с воем вспыхнули, залив ослепительно-белым светом всю комнату и пригнувшихся людей, прикрывших руками головы. Затем лампочки взорвались, опять погружая все в темноту.

И все стихло.

Напряжение моих нервов ослабло, дыхание исчезло. Когда моя короткая жизнь угасла, я заплакала «неслезами». Волк обнюхивал мои «непальцы», ленты тускнеющего серебристого света.

– Эй! – позвала Фрэнки.

Моргая, она смотрела на место, где была я, в опять воцарившейся темноте, ошарашенная всего лишь на мгновение.

– Что происходит? – простонал Дьюи.

Кора прилипла к стене.

– Не подходи!

– Я вызову полицию, – сказал отец Фрэнки.

Фрэнки вспомнила их, свою «несемью», вспомнила себя. Она вытерла слезы, расправила плечи, повернулась к двери. Если бы она прижалась к ней носом, то ощутила бы карандашный запах древесины и другие запахи, въевшиеся в нее: кожи, чеснока, соли, крови. Всех вещей, которые, как она надеялась, будут по другую сторону двери. Там могут быть вымахавший Вито и Лоретта, уткнувшаяся носом в книгу, рука об руку с Беатрис. Смеющиеся Нэнси и Харви, возможно, даже подмигивающий Луч Солнца. Там может быть комната с двумя кроватями, двумя шкафами и окном, выходящим на улицу. Тарелка горячего супа, который можно есть ночью, каждую ночь, чтобы никогда не ложиться спать голодной.

Но по другую сторону двери тоже могут быть боль, неудачи, гибель. Она не знала, что ее ждет за дверью: крылья, зубы или когти.

Но она точно знала одно: она будет жить. Она будет жить.

Фрэнки подхватила сумки и взяла сестру за руку. Открыла дверь. Мы побежали в ночь: Фрэнки, Тони и я, а лис трусил следом. Все мы – волки, и все мы – ангелы.

Примечание автора

Моя покойная свекровь, Фрэнсис Понцо Метро, имела много профессий: пианистка-самоучка, художник, повар, официантка, карточный шулер. Но, как лучшие игроки в покер, она никогда не раскрывала своих карт. Помню, как однажды за ужином, в одну из наших первых встреч, она вдруг обмолвилась:

– В приюте мы пробирались в кухню, когда монахини не смотрели, крали яйцо и выпивали его.

– В приюте? – переспросила я. – Монахини? Яйца? Что?

– Хочешь еще тефтелю? – спросила она.

Я завалила ее вопросами о годах, проведенных ею в «Ангелах-хранителях», немецком католическом приюте в Чикаго, во время Великой депрессии и Второй мировой войны. Она при случае рассказывала то одну, то другую историю, один обрывок за другим: о том, как отец после смерти матери отдал ее с сестрой и братом в приют; об издевательствах, которым подвергались некоторые сироты; о том, что вскоре отец забрал из приюта брата моей свекрови и детей второй жены, а Фрэн с сестрой оставил, пока Фрэн не исполнилось семнадцать.

Фрэн терпела мои бесконечные расспросы о ее детстве с озадаченным оживлением и свойственной ей отзывчивостью. Она не понимала, почему я так очарована ее детскими годами.

– Что тут такого? – спрашивала она.

А когда я сказала, что хочу написать роман, основанный на ее отрочестве, она постаралась мне помочь. Она не считала, что ее история многого стоит, но если я хочу о ней написать, то ладно, она не против.

– Спрашивай что хочешь, – предложила она, решив, что я чудачка.

Когда пишешь исторический роман, приходится перелопатить кучу материалов. Я читала все, от книг о Первой и Второй мировых войнах до интервью с молодыми женщинами, работавшими на мясокомбинатах Чикаго в 1930-е годы. Я корпела над семейными фотографиями, а также фото и видео других воспитанников «Ангелов-хранителей», какие могла найти в библиотечных архивах или интернете. Я прочесала множество народных и авторских сказок, в том числе собранные и/или пересказанные Зорой Нил Херстон, Джулиасом Лестером, Вирджинией Гамильтон, Джоном Стептоу, Эшли Брайаном, братьями Гримм и многими другими.