— Только школы при новых заводах! А цифра столь велика, потому что уже через пару лет заводы разрастутся и школ понадобится все больше, а обучение учителей для них нужно начинать уже сегодня. А учить их будут в основном иностранцы, которых возможно завлечь только длинным рублем. Да и переводчики учителей за спасибо работать не будут! К тому же для техникумов нужно оборудование и практика на станках хоть в ночную смену, а для этого желательно платить учащимся хотя бы как чернорабочим. Но в итоге спустя несколько лет мы получим приток свежих рабочих должной квалификации.
— Я дам вам два миллиона прямо сейчас, — прервал я готового отчаянно сражаться за такие деньги Рейтерна. — А остальные средства будут предоставлены ближе к лету, по мере надобности. — Мне было тяжело расставаться с деньгами, в которых вечно была острая нужда. — На содержание учебных заведений я выделяю по три миллиона в год, — расщедрился я, устыдившись. Бунге сделал пару пометок у себя в блокноте. — Когда отпущенные под училища средства закончатся — прошу обращаться ко мне. Но неужели это все? — удивленно спросил я. После перечисления всего того, чем занимается этот без преувеличения гениальный инженер и организатор, я ожидал большего.
— Да, Ваше Величество, — уверенно ответил Путилов. — Сколько бы средств вы мне сейчас ни дали, нужного мне класса специалистов в России завтра больше не станет. Будет только перетаскивание рабочих от одного ведомства к другому, которое больше заплатит.
— Неужели не получается переманить иностранных мастеров?
— Хорошие крепко за свое место дома держатся, а худых нам не надобно, — фразой Петра Великого ответил мне Путилов.
— Ясно. — Я на время замолчал, обдумывая следующие слова. — Круг вашей деятельности воистину огромен и достоин целого министерства, Николай Иванович. — Я встал из-за стола. — Назначаю вас министром промышленности и жалую чином действительного статского советника. Примите мои поздравления, — протянул руку Путилову я.
— Право, и не знаю, что и сказать… Такая честь! — только и смог выговорить покрасневший от удовольствия новоиспеченный министр, пожимая мне руку.
— К сожалению, вынужден оставить вас на некоторое время, — сказал я, едва отзвучали последние поздравления. — Я обещал непременно отобедать с семьей, — под понимающие кивки продолжил я и прибавил: — Прошу вас тоже не злоупотреблять отведенной паузой и как следует подкрепиться.
— Андрей Александрович, распорядитесь господам насчет обеда, будьте любезны, — выходя из кабинета, на ходу бросил я секретарю.
Глава 9
ВТОРАЯ СЕМЬЯ
Обед с семьей был тихим и умиротворенным. Контраст с кабинетными бурями: спорами, обидами и гневными вскриками был как никогда раньше разителен. И чем глубже становился покой в обеденном зале, тем сильнее мне хотелось и дальше быть в кругу семьи, оставляя все невзгоды России на потом.
Подали чай, и я, не торопясь, принялся его пить, наслаждаясь каждым спокойным мгновением. Наверное, то же самое чувствовал Николай Второй в моей истории. Вряд ли последний русский царь был настолько безнадежным дураком. Наверняка видел, куда катится страна, наверняка понимал даже, какие меры ему требовалось срочно предпринять. Но столь нужного России мужества и решительности не имел. Он прятал свой ужас, как страус прячет голову в песок, в спокойствии и безмятежности обожаемой им семьи.
Да, Николай был примерным семьянином и хорошим человеком. Да, он спас свою душу и был канонизирован церковью. Но для нас, русских людей, он со своей нерешительностью и безволием стал самой последней сволочью на земле.
В мое время многие почему-то считали, что революционеры в Россию попали откуда-то извне, из какого-то другого мира. Что оболваненные теорией Маркса студенты-бомбисты без всяких разумных причин убивали офицеров, чиновников и царей-реформаторов. Увы! Русская революция возникла из-за сугубо внутренних проблем: крестьянская нищета и бесправие, чиновный произвол, коррупция, вседозволенность власть имущих. По сути это был русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», рожденный из праведного негодования и истового требования справедливости. Можно лишь поаплодировать гениальному политическому чутью Ленина, которое позволило большевикам эту волну народного гнева оседлать и на ее гребне вознестись к вершинам власти. Однако вернемся к позиции власти.