13-й отдел НКВД. Книга 2

— Туда, Симонов! Вот именно, что туда! Думаешь, нынче не так все строго? Да щас! Не афишируется особо. А так-то не далеко ушли. Говорить разрешили, свободу мысли и гражданской позиции провозгласили, но в строго обозначенных рамках. Понятно, не 1938 год на дворе, сам догадываешься, о чем я. Однако, если заберут, там, на месте, уже ничего не докажешь. Тем более, сам знаешь, ситуация на политической мировой арене, ой какая напряжённая. Врага и в столбе увидеть могут. Просто потому, что этот столб не там стоит. Тем более, как КГБ приказал долго жить, и вернули народный комиссариат, они удила-то натянули слегка.

Я слушал Матвеева и поражался тому, насколько Николаю Петровичу на пользу оказалась работа участковым. Ты посмотри, знает слова «политическая арена», «афишируется». Вообще, в принципе, вникает в такие вещи. Помнится, на должности начальника отдела его интересовали только показатели и довольное руководство, стоящее над ним. Ну, ещё личное благосостояние. Не хуже и не больше, чем остальных, однако, стремление к хорошей жизни несомненно было. Теперь же, передо мной мент. Именно мент. Сильно звёзд не хватающий, но к своей работе относящийся добросовестно. Вон, воспитательные беседы приводит, о подопечных волнуется. Выходит, правильно буддисты говорят, самый страшный грех — быть не на своем месте. Вот сейчас Матвеев на своем месте, это точно.

— Иван, я к тебе хорошо отношусь. Не смотря ни на что. Отец твой нормальным человеком был, рабочим, честным. Если бы не сам знаешь какой факт из прошлого вашей семьи, может и в институт взяли бы. Большего мог бы добиться. Но тут уж, как сложилось. Тем не менее, не позорь его память. Завязывай по острию ходить.

— Да понял я. Можно вопрос? Точнее несколько.

— Валяй. — Матвеев поправил фуражку двумя пальцами за козырек, слегка сдвинув ее на затылок, жарковато на улице, это факт, и уставился на меня внимательным отеческим взглядом. Да как непривычно! Лицо одно и то же, а человек — другой.

— Про деда. Нормально? Ничего, если поговорим? — Решил зайти издалека. Прощупать почву.

— Эх… — Матвеев оглянулся, потом посмотрел вперёд, через мое плечо, проверяя, нет ли прохожих или случайных свидетелей, которые могли бы нас услышать. — Ну… давай. Тема не особо подходящая.

— Понимаю. Просто скажите, могу ли я где-то получить информацию по его делу? Возможно ли это вообще? Хоть какую-то информацию. Все, что реально узнать. Имею ввиду, не ту, которая обозначена официально, а что-то более правдивое. — Я понимал, реакция майора может быть резко негативной, но с другой стороны, особо ничего не теряю. Тут — моя жизнь. Соответственно, и руки развязаны больше. Это не при каждом слове на деда оглядываться.

— Зачем тебе? — Николай Петрович прищурился, выискивая что-то подозрительное на моем лице.

— Хочу знать, как так вышло.

— Как, как… кверху «каком». — Матвеев снова оглянулся и осмотрел окрестности на предмет посторонних личностей. — Опасная просьба.

— А давайте договоримся. Вас же беспокоит моя… — Вслух даже произносить тяжко. — Моя жена беспокоит. Верно? Если не угомонится, то проблем будет нам обоим. И мне, и Вам. Мне, ясное дело, побольше, однако, участкового эта ситуация тоже коснется. Тут к бабушке не ходи. Если вдруг чего, тоже спросят.

— Спросят, Симонов! Вот именно, что спросят! Скажут, как это ты, товарищ Матвеев, подвёл доверие партии? У себя под носом гнездо врага не увидел. А мне бы хотелось, тихо — мирно дослужить до пенсии. Потом на дачу уеду. Буду кроликов разводить. Ты и твои выкрутасы с большой вероятностью можете меня этой мечты лишить. Я, конечно, понимаю, твоя баба плетет, что ни попадя, потому и не хочу жизнь ломать тебе. Но там… там могут и не понять — Тихонов посмотрел сначала куда — то вверх, а потом на меня, так, будто я уже держал его воображаемых, но очень желанных кроликов под мышкой, собираясь с ними смыться.

— Вот! Поэтому есть такой вариант. Выгодный обоим. Помогите узнать про деда. Понимаю, конечно, дело Вам его в руки никто не даст, а если и дадут, то Вы мне его не покажете. Естественно. Но хотя бы в общих чертах. Как, что, почему? В ответ даю слово, что брошу пить и… ешкин кот… с женой помирюсь. Чтоб она больше никуда ничего не писала. Будет у нас идиллия, как в книжках. Даже круче.

— Правильно мыслишь, Симонов! — Участковый несколько раз хлопнул меня по плечу. — Очень правильно. Бабы они ж что… когда баба обласкана, так она на многое глаза закроет. Ей про любовь — морковь пару слов сказал, и все. Жизнь станет, как штиль на море. По своей знаю. Приобнял, в щёчку поцеловал, а там, может, не в щёчку, так даже лучше, не мне тебя учить, что со своей бабой делать, и все, сразу никаких вопросов у нее. Ладно… Дед говоришь… Попробую.

— Спасибо, Николай Петрович. — Я протянул руку майору, предлагая скрепить нашу договоренность.