13 лет назад мне будет 13

Девушке было очень трудно без горячего чая и кипятка, поэтому она привезла с собой кипятильник, который прятала, и однажды спалилась, кипятильник отняли. Марианна очень страдала по этому поводу. Сестра-хозяйка каждый понедельник занималась стиркой, поэтому оставалась в отделении на ночь до вторника, так как очень далеко жила. В поздний вечер, когда уже никого из врачей не было, а только дежурные санитарки, я вернула Марианне кипятильник, пользуясь доверием женщины, потому что много ей помогала. Я научила Марианну как нужно прятать вещи, чтобы их не нашли при регулярном обыске и осмотре палаты, имея тяжёлый тюремный опыт.

Вообще я была настолько умная и хитрая, что, когда у нас не было денег, за проезд в троллейбусе не платила, умудрялась ехать так, что даже контролёров обводила за нос, не поменяв места в транспорте. Люди мне давали прозвища «Штирлиц», «шпионка», «детектив», «прокурор», «следователь» и другие. Я умела задать вопрос так, в котором скрывался скрытый смысл, и по ответу слышала нужную информацию. Например, если мне нужно было знать возраст человека, я спрашивала, в год какого животного он родился, а потом высчитывала. В этом вопросе не было ничего подозрительного, и вряд ли собеседник мог догадаться, что по-другому напрямую я спросила, сколько ему лет.

Однажды к нам в палату резко ворвалась медсестра и стала спрашивать меня, пользуется Марианна кипятильником. До неё дошёл слух, что в соседней палате пили чай, оказалось, Марианна кого-то по доброте душевной угостила чаем, а тот человек кому-то об этом разболтал, так по отделению пошёл слух. Разумеется, девушку не выдала, медсестра мне поверила, потому что я была и у неё в доверии. Я настолько смогла влиться в доверие персоналу и врачам, что по их распоряжению водила Марианну в платную столовую для врачей, так как на больничных поганых харчах вес набрать было невозможным. Марианну одну не отпускали, потому что она могла не есть, а я контролировала её в этом. Она сидела, ела вкусную еду, я смотрела на неё, как она ест, пытаясь, остатки отдать мне, потому что уже не хотела. Я настаивала, чтобы она доедала сама, но так как тоже очень сильно хотела, есть, иногда за ней доедала. Ей и так без того клали большие порции. Такое поручение от врачей мне очень нравилось, ведь я могла выйти из отделения, пройтись по улице. Гуляли мы редко в одном закутке из двухметрового железного забора, потому что над нами располагалось отделение № 10 для пожизненно заключённых педофилов. Когда их выводили гулять, было много шума, у нас в отделении закрывались все двери, потому что вход и коридор у нас были общими, через этот коридор мы ходили в столовую на цокольный этаж, а они выходили на улицу.

Мне очень сильно хотелось уйти, сесть в автобус и уехать, но понимала, что этого делать нельзя, иначе весь мой план провалился бы, и о выписке я смогла бы только мечтать! Мы с Марьяшой прогуливались, могли купить по мороженому, и эти моменты были для меня глотком жизни и надежды на то, что меня скоро отпустят.

После Вознесения, когда вышла из отпуска заместительница главного врача, мне назначили препарат в уколах, который должен был стать пожизненным. Мне вкололи одну дозу, от чего стало очень плохо. Я помаленьку теряла зрение, мне выкручивало глазной нерв, выворачивало язык и разный части тела. Я не вставала с кровати, не ела, а, чтобы вымолить врачей дать мне противопобочное, приходилось идти ползком по стене до их кабинета, но они отвечали, что, если я ещё раз к ним приду, они поставят мне больше уколов. Мне влили ещё одну дозу, тогда я уже совсем не вставала с кровати, начала впадать в кому, они стали меня откачивать системами. На это ушла целая неделя, но больше всего я боялась, что моё состояние увидит бабушка, которая должна была прийти в день посещений. Не смотря на невыносимые боли и обездвиженность, моё сознание оставалось не тронутым, ведь от такого препарата я могла потерять рассудок. В нём жил Господь и он мне помогал.

Настал день посещений, я уже могла передвигаться, но состояние было не восстановлено, и бабушка это заметила сразу. Я просила хотя бы этого не говорить маме, учитывая, что она на второй день после заточения, уже знала, где я нахожусь, сердце мамы не обманешь! И как бы бабушка не скрывала, мама чувствовала на расстояние трёх с половиной тысяч километров, что со мной случилась беда, и допросила её по телефону. Маме тогда было очень плохо! Бабушка рассказала, что ходила в диспансер к Соболевской и просила забрать заявление, но так как крыса ей ответила, что ничего забирать не будет.