Дел было много, но не проходило и дня, чтобы отец Василий не навестил дочь – Надежду – в больнице и потом, когда ее выписали, дома, в обычной «хрущевской» двушке, которую оставил семье. В Сутеми не существовало центра психологической поддержки жертв насилия. С девушкой работал штатный психолог женской консультации, но результат оставался неутешительным. И хотя молодой организм быстро залечил физические раны, девочка оставалась безучастной ко всему, являя собой лишь тень того человечка, каким она была прежде. Чаще всего она лежала на постели, отвернувшись к стене, почти не разговаривала и не ела.
«Сделай же что-нибудь! – твердила ее мать отцу Василию сердитым шепотом. – Ты же поп! Ты должен знать нужные слова!»
Он молчал, глядя в дверную щель на худенькую спину под покрывалом, остренькое плечико и черный хвостик волос на подушке. «Поп, – думал он с тоской, – поп, да не тот!» Она не поворачивалась, когда он входил. Они не разговаривали. Он усаживался у постели, клал широкую шершавую ладонь на плечо дочери и молился про себя, испрашивая сил для нее, утоления горестей. Несколько раз он пытался заговорить словами утешения, участия, но привычные обороты пастырской речи застревали в горле. В девичьей комнате с компьютером, яркими (частью – страшными) постерами на стенах, фотографиями каких-то знаменитостей, горкой DVD-дисков у плеера такая речь казалась еще нелепей, чем в больничной палате, как литургия онлайн, передаваемая прихожанину-пользователю с помощью веб-камеры.
Отец Василий сжимал челюсти и молился истовее. Уходя, он не забывал перекрестить спину дочери, беззвучно шевеля губами, а потом приходил снова. В один из вечеров июня, едва он опустился на стул у постели, девочка вдруг спросила:
– Почему ты стал служить в церкви?
Он радостно замер при звуках ее голоса, а потом смысл вопроса достиг сознания, и у него перехватило горло: горечи и затаенного упрека там было больше, чем интереса. Он не нашелся, что ответить, и через некоторое время вышел, хрипло пробормотав на бегу:
– Потом… Обязательно…
На следующий день геодезисты закончили работы по определению остатков фундамента церкви Спаса-на-Крови, был вычерчен план. Специалисты предполагали хорошее состояние каменной кладки. Отец Софроний, настоятель Свято-Сергиевской церкви, немедля отписал об этом в Великопермский приход. Решение о восстановлении храма на старом фундаменте вызревало само собой…
Церковь была построена в тысяча семьсот втором году, под призором местного рудознатца и промышленника Михайлы Ведимова, держателя железного рудника в недрах горы Стылой и царского поставщика. В архиве Великопермского прихода диакон Василий отыскал свидетельства, относящиеся к тысяча семьсот тридцать второму году, о мироточении иконы Пресвятой Богородицы в церкви Спаса-на-Крови, начертанные рукой тогдашнего настоятеля – отца Амвросия. К сожалению, не сохранилось бумаг, проливающих свет на дальнейшую историю этого чуда, а в тысяча девятьсот двадцать третьем году храм был уничтожен воинствующими безбожниками. Трагично оборвалась жизнь и последнего настоятеля, великого страстотерпца и мученика, отца Феодосия Игнатова: он был подвергнут жестокому публичному поруганию, замучен и утоплен в Стылой Мглинке.
Всего этого оказалось достаточно, чтобы главы светских властей вняли просьбам святых отцов. Надзирать за работами поручили диакону Василию.
Несмотря на протесты больничной администрации, жалобы на шум и запыленность, тяжелыми машинами сняли верхний слой почвы, обнажили фундамент и вскрыли старый церковный подвал. Отец Василий дивился умению старых каменотесов: столь ровно обточены и точно пригнаны друг к другу оказались камни. Строители приступили к обследованию фундамента, а диакон получил небольшую передышку.
Тяжело было у него на сердце. Дело уже не отвлекало от мыслей о состоянии Надежды, и ему было немного стыдно, что до сих пор он так и не ответил на ее вопрос, который мог бы звучать и так: «Почему ты нас бросил?» Он решился. Его «потом» наступило…
В тот июньский вечер он заехал в свою старую квартиру прямо с работ на территории больницы. От рясы пахло солнцем и пылью, под ногти набилась грязь. Он уселся как обычно, но руки спрятал в рукава и сразу заговорил, словно боялся, что ему не хватит духу, неотрывно глядя в стену, на постер в мрачных синих тонах, изображающий несколько молодых людей, у каждого из которых на одной половине лица проступал под плотью оскаленный череп.