13 месяцев

Илья Стогоff 13 МЕСЯЦЕВ

Salve, Regina, Mater misericordiae!
Vita dulcedo, et spes nostra, salve!
Ad Те clamamus exules filii Haeve.
Ad Те suspiramus gementes et flentes
In hac lacrimarum valle.
Eja ergo, Advocata nostra,
Illos Tuos misericordes oculos
Ad nos converte!
Et Jesum, benedictum fructum ventris Tui,
Nobis post hoc exsilium ostende!
O, clemens!
O, pia!
O, dulcis Virgo Maria!

Декабрь

1

Эта история началась 22 декабря 2001 года. А закончилась через год.

Иначе говоря, это не очень длинная история. Но для меня она была очень важна.

2

Вместо ручки на тяжелой металлической двери было кольцо. Тоже тяжелое и металлическое.

Стоять на лестнице было холодно. Я долго звонил. Потом начал думать, что, может быть, звонок не работает? Может быть, здесь принято стучать? В этот момент мне открыли.

В дверях стояла монахиня. Вся в белом, а поверх — черная накидка. Улыбнувшись и кивнув, чтобы я проходил, она опять исчезла в глубине квартиры.

На полу в прихожей стояли мягкие тапочки. На стенах висели детские рисунки. Еще висел рождественский венок и распятие с надписью на грузинском… или на армянском? в общем, знаете, на таком странном языке… такими странными загогулинками.

Я совершенно точно знал, что ни грузин, ни армян в квартире нет. Есть итальянка сестра Матильда, настоятельница петербургского Доминиканского монастыря, и три монахини родом из Гватемалы.

Ту, что открыла мне дверь, звали сестра Суяпа. Она была невысокой, смуглой, робкой. По-русски разговаривала, смешно вытягивая губы. Словно пробовала русские суффиксы на вкус и этот вкус ей нравился.

Как-то она рассказывала, что дома, в Гватемале, у нее есть восемнадцать братьев и сестер. Вы понимаете, да? Восемнадцать! Причем, когда собственные дети подросли, пожилые родители сестры Суяпы взяли из детдома еще и новорожденного сироту. Просто чтобы им было кого любить.

Помню, узнав об этом, я удивился.

— Наверное, у вас очень состоятельная семья? Большой дом? Дорогие машины?

Сестра ответила совершенно серьезно:

— Нет. Машины у нас не было. В той деревне, где я родилась, была лошадь. Всего одна. Не очень дорогая.

Из прихожей я прошел в комнату. С одной стороны там стояла елка. За окном город похрустывал от рождественских морозов, а в монастыре было тепло. На окне стояли цветы. Красивые. Возможно, гватемальские.

Четырем монахиням тесно жить в двухкомнатной квартире. Чтобы не загромождать комнату, раскладные кровати днем они убирают в шкаф. А часовню, место, где начинается и где заканчивается их день, монахини отгораживают жалюзи.

Очень удобно: раздвинул жалюзи — оказался в часовне. Задвинул — просто в комнате. Входя в помещение, монахини кланялись в сторону алтаря. Сам алтарь производил впечатление тяжелого, многотонного. Как они его сюда втаскивали, по лестнице-то?

Постепенно монастырь заполнялся посетителями: петербургскими доминиканцами. На пятимиллионный город их набралось меньше десяти человек. Одеты они были тоже в белое и черное: цвета Ордена.

Женщины принесли хлеб и вино. Мужчины сдвинули с центра комнаты стол и расставили стулья. Единственный курящий мужчина (я) зажигалкой зажег стоящие на алтаре свечи.

Ровно в полдень все мы плечом к плечу встали перед алтарем и запели древний гимн: «Veni Creator Spiritu!..»

3

Поколение, под скрежет «Ramstein» и «Nine Inch Nails» практикующее сегодня тантрический секс, гордо своей продвинутостью. Во как можем! Никто так не мог, а мы — пожалуйста!

Лучше бы вместо опусов Ирвина Уэлша поколение читало книги старого и мудрого еврейского царя Соломона. Тогда бы поколение знало, что нет и не может быть ничего нового под солнцем.

Восемьсот лет назад в южной Франции уже произошла одна из первых европейских сексуальных революций. Сексуальная революция сопровождалась революцией психоделической. Тоже одной из первых.

Позже то, что происходило в те годы в южной Франции, назовут ересью альбигойцев. Рядом с обрядами альбигойцев шоу Мэрилина Мэнсона показалось бы детской пугалкой.

Перерезав католиков, французские альбигойцы, гордые своей продвинутостью, отжигали на бесконечном карнавале… они раз и навсегда решили, стоит ли жизнь того, чтобы жить… решили для себя, стоит ли задавать этот скучный вопрос.

Это были модные и красивые люди. Им была знакома радость свободной любви и радость расширения сознания. А главное — радость от того, что за все предыдущие радости им, красивым и модным, ни от кого не попадет.

В тех солнечных, располагающих к бесконечной сиесте краях было все, что считается модным сегодня. Ну, может быть, кроме Виктора Пелевина, который описал бы эту красоту. Остальное было все.