Читаем 13 месяцев полностью

Потом на Его плечи, до мяса изодранные бичом, положили пятидесятикилограммовую перекладину от креста и велели нести. Он не мог нести. Он постоянно падал.

Устав ждать, солдаты велели нести перекладину случайному прохожему. Это был единственный человек, хоть как-то облегчивший Его страдания. Остальные зрители были равнодушны и не смотрели на скучную казнь. Все думали исключительно о том, как весело проведут наступающую Пасху.

На холме Голгофа Его раздели. Солдаты забрали Его одежду и 20-сантиметровыми гвоздями прибили Его к кресту. Он задыхался, умирал, пытался подтянуться на руках и глотнуть хоть немного воздуха, а они играли в кости и ленились поднять на Него глаза.

Потом Он умер.

Бороться с сильным — почетно. Восстать на тупую, несправедливую силу — поступок героический. Антихристиане считают такой силой Бога, а себя считают героями. На самом деле они ведут себя хуже, чем те, кто железными кулаками лупит по старому лицу свою мать.

<p>6</p>

Я все еще сидел в партийном бункере и слушал Эдуарда Вениаминовича. Похмелье пойманной птицей металось у меня в голове.

В одной из своих книг Лимонов писал: «Вспоминая свою жизнь, я вижу только пизды и автоматы… секс и войну». Что ж, писатель прожил свою жизнь не зря. В этой жизни было много секса и оружия. Писателю никто не сказал, что после 16-ти жизнь не заканчивается, а только начинается. И что взрослый человек это не тот, кто много делает секс и дни напролет играет в солдатиков. А тот, кто живет ПРАВИЛЬНО.

Представьте на секунду, что загробная жизнь существует. Наш писатель умирает… и вскоре обнаруживает, что умер он не совсем. Что знакомая земная жизнь плавно перетекла в Вечность.

Что изменится для него с этим переходом?

Злой… на весь мир обиженный ребенок… кричащий от боли существования… пытающийся доказать миру, что он все еще жив… и при этом очень боящийся жизни, потому что счел себя потерявшимся… счел, будто остался совсем один.

На протяжении земных десятилетий писатель так и не научился видеть в окружающих людях людей. Ему все еще хочется стрелять в мужчин из автомата и чтобы женщины покорно и с радостью раздвигали ноги.

Вряд ли в Вечности он получит то, чего хотелось. У женщин там нет ног, а мужчин нельзя застрелить, потому что каждый из них давно умер… уже прошел через смерть. Но от этого хотеться будет лишь сильнее, ведь, вспоминая свою жизнь, он видит только… см. выше.

Единственный, кого при жизни любил писатель, это прекрасный Он Сам. И эта удушающая любовь тоже останется с ним навсегда. Добавьте к этому нажитые им комплексы и мании — перед вами подробное описание христианского ада.

Писатель Эдуард Лимонов выстроил для себя этот ад уже на земле. Таких горбатых, как он, не меняет даже могила. Вернее, не так. Именно могила и не исправит таких, как он.

Впрочем, думаю, если бы там, в бункере, я встал бы с места и, собрав расползающиеся мысли в кулак, изложил бы все это самому Лимонову, он бы только рассмеялся. Думаю, он сказал бы что-нибудь вроде: да, жизнь моя вовсе не похожа на жизнь христианских святых. Но это лишь потому, что я — герой. Я не стал хорошим человеком, но именно поэтому вся страна затаив дыхание и наблюдает за моей жизнью. Именно поэтому мое имя на устах всех, кого ни спроси.

<p>7</p>

В бункере я просидел от силы минут сорок. Накануне я действительно здорово напился. Честно сказать, меня тошнило. Партийцы задавали вопросы. Вождь обстоятельно на них отвечал. Потом я окончательно выдохся. Извиняющимся взглядом посмотрел на Диму, взял за руку секретаршу и ушел. Думаю, что если бы просидел еще хотя бы десять минут, то меня бы вырвало прямо на пол.

В полуквартале от бункера мы нашли кафе. Я выпил пива. Тошнота немного разжала объятья. Секретарша смотрела на меня преданными глазами.

— Слушай, а кто этот мужик?

— Который мужик?

— Ну, который больше всех говорил. В очках.

— С ума сошла? Это же Лимонов!

Девушка улыбнулась еще раз.

— А кто такой Лимонов?

Ее улыбка была обворожительна.

<p>Ноябрь</p><p>1</p>

Осмотр достопримечательностей города Улан-Удэ не занял у меня много времени: в Улан-Удэ нет достопримечательностей.

Центральную авеню бурятской столицы составляли невысокие кирпичные коттеджи. Улица, параллельная центральной, была уже одноэтажной и полностью деревянной. На следующей улице город заканчивался.

Напротив моей гостиницы стоял магазин. Его вывеска гласила: «Все виды продуктов! Европейское качество! Мы работаем круглосуточно!» Магазин был закрыт, окна заколочены досками, а внутренние перекрытия давно рухнули.

Национальным блюдом бурятов считаются позы — огромные пельмени, внутри которых лежит не рубленое мясо, а целиковые куски говядины.

Есть позы нужно особым способом. Дело в том, что внутри мучного конвертика мясо запекается вместе с густым бульоном. Поэтому сперва позу нужно надкусить, потом осторожно высосать изнутри бульон, а уже потом съесть все остальное.

Позная, в которую сходил я, была одной из лучших в городе. Восемь столиков. Стойка бара сверкает европейскими этикетками. Больше ничего европейского в заведении не было.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза