13 месяцев

Зал был полон людьми, которые отложили все свои дела ради того, чтобы поучаствовать в съемках шоу. Несколько десятков человек строили рожи и вели себя как полные кретины, потому что режиссерша обещала: обладатель самой идиотской физиономии будет снят крупным планом. Получит причитающиеся ему десять секунд славы. Перестанет считаться неудачником. Станет удачником.

Никогда в жизни больше не соглашусь сниматься ни в одной телепередаче — обещал я себе. Да меня и так, наверное, больше не позовут. И вообще: едучи в 15-м вагоне транссибирского экспресса, думать об этом совсем не хотелось.

7

На самом деле транссибирским экспрессом я поехал специально. Можно ведь было купить билет на самолет и через девять часов оказаться дома. А вместо этого я неделю подряд тащился через бесконечную родину, проехал ее всю, с востока на запад. Мне хотелось почувствовать это расстояние на себе. Попробовать, одним словом сказать: какая она, страна, в которой я живу.

Где-то к шестому дню езды я понял, что это невозможно. Страна оказалась слишком большой, чтобы ее можно было втиснуть в одно-единственное прилагательное. Девять часовых поясов, сто сорок миллионов человек, а сколько людей — столько и вариантов счастья. Те, кто приехал сниматься в «Большой стирке», хотели стать богатыми и знаменитыми. Монголы в мохнатых шапках мечтали вырастить такого скакуна, чтобы когда-нибудь он все-таки обогнал поезд. А проводнице из моего вагона хотелось, чтобы пассажиры не какали по большой нужде в туалет за стенкой. Не может быть в мире такого порядка, чтобы он устроил всех. Как сделаешь счастливым и рыжеусого майора, и телеведущего Соловьева, и перегонщика ворованных машин, и путевую обходчицу из поселка «Ерофей Павлович»? Что одному из них хорошо, для трех других — смерть. Но при этом (думал я) суть моей веры как раз и состоит в том, что Бог даст каждому из нас счастье, которое устроит всех.

Счастлив будет каждый, а несчастных не будет вовсе. Как это получится, я не знаю. Более того: пытаясь представить такую картину, я понимаю, что она невозможна. Но тем не менее именно так все и получится. Ну не чудо ли?

Последнюю ночь пути я, как и все предыдущие ночи, провел на своей верхней полке. Все думы были передуманы. Я просто собирался уснуть. В дверь купе постучали. Местного времени было два часа ночи.

Я открыл. Снаружи стоял сосед-эколог. Он был налит алкоголем до краев.

Посмотрев мне в подбородок, он негромко сказал:

— Командир! Ебтваюмать!

— Это все?

— Ебтваюмать!

— Это я слышал. Это все?

— Это… ы-ы… Ебтваюмать!

Я закрыл дверь. Вернулся на полку. Едва я задремал, в дверь постучали снова.

— Что надо?

— Ебтваюмать!

— Что-нибудь кроме этого скажешь?

— Погоди… Не обижайся… Понимаешь: ебтваюмать!

Я вернулся на свою полку. Прежде чем закрыть глаза, подумал, что вот ведь: из поездки по Транссибу я сделал какие-то свои выводы. А эколог — свои. Мой вывод уместился в один абзац, а его — в одно слово.

Утром за окном показалась Москва. Транссибирский экспресс закончил свой самый длинный на свете рейс.

Октябрь

1

В конце 1996 года двадцать три латиноамериканских партизана из «Революционного движения имени Тупак Амару» провели самую виртуозную акцию в истории мирового терроризма.

В здании японского посольства в Лиме (Перу) в тот вечер должна была проходить вечеринка. Партизаны переоделись поварами и официантами и проникли внутрь. В разгар веселья они достали из-под одежды «Калашниковы», и после этого веселье продолжалось, но весело было уже не всем.

В заложники тупакамаровцам удалось взять целую толпу VIP-персон. В том числе американских дипломатов, тещу перуанского премьера и много кого еще.

Правительство отказалось выполнять требования партизан. А партизаны отказались покинуть здание. В результате следующие полгода ситуация пребывала в состоянии пата.

Партизаны боролись за счастье всех обездоленных. Они защищали тех, кого любили. Не за себя, а ради счастья других людей они взяли заложников и были готовы идти до конца. Партизанам противостояли псы антитеррора. Полицейские в масках и с супероружием в натренированных руках тоже защищали тех, кого любят. Они готовы были грудью закрыть женщин и детей от нелюдей-террористов.

С крыш окрестных домов телевизионщики снимали, как восемьдесят заложников дни напролет пьют орандж-джюс, а их стражи играют во дворе в гольф. Жизнь вошла в привычную колею. Кончилась зима… потом весна… потом прошло еще сколько-то месяцев, после чего последовал штурм, во время которого все партизаны были перебиты. Так все и происходит: лицом к лицу сходятся люди, готовые умереть за тех, кто им дорог. Начинается бой, и с обеих сторон появляются трупы. То есть говорили-то все вроде о счастье, но несчастливы оказываются обе стороны.

2

А я в том году работал редактором небольшого, но глянцевого журнала. Редакция располагалась в доме, стоящем сразу позади Зимнего дворца, на углу с Мойкой.