13 монстров

Я вышел из столовой и остановился у двери, осмысливая увиденное и прислушиваясь. Нет, я не держал зла на Саню (и, наверное, не только потому, что он был сиротой из детдома), хотя тот успел покопаться и в моем кульке. И даже почувствовал к нему нечто похожее на жалость, когда его вывели из столовой плачущего с двумя расцветающими «фонарями». Ровно по одному под каждым глазом.

– Ты что-то хочешь сказать? – спросил Андрей, заметив меня. – Он ведь и у тебя украл, правда?

Я только пожал плечами и ушел в палату. Мне и вправду нечего было сказать. Вовсе не из-за того, что меня тоже могли поколотить. Просто какая-то часть во мне была солидарна с ними, что Саша заслужил свое наказание – воровать плохо. Особенно если можно попросить. Много чего изменилось, но я и сейчас так считаю.

В пятницу с самого утра я находился в приподнятом настроении. И на то имелась конкретная причина – сегодня вечером за мной должен был приехать Дима, чтобы забрать домой на выходные. Первая (и более всего запомнившаяся) треть моего срока в «Спутнике» почти завершилась.

Поскольку по пятницам не велось школьных занятий, то по окончании «тихого часа» я улучил момент для небольшой прогулки в окрестностях бездействовавшей в это время года части территории пионерского лагеря. Иногда мы с ребятами прогуливались здесь вместе; в компанию входили только «наши», без «фуфла», как говорится. Но сегодня, похоже, ни у кого не было соответствующего настроения для гуляния (а за некоторыми родители явились сразу же после обеда). И я решил отправиться один.

Я надел свою синюю болоньевую курточку с капюшоном и, стараясь лишний раз не мозолить глаза медсестрам, вышел на улицу. В нескольких шагах за третьим, процедурным, корпусом начиналась асфальтовая дорожка с разметкой: жирная полоса с надписью СТАРТ, и через каждые сто метров от нее – соответствующая вешка, сделанная белой краской. Летом здесь проводились беговые соревнования на разные дистанции; дорожка, как я уже знал, тянулась ровно на километр и заканчивалась такой же белой широкой полосой со словом ФИНИШ. Разметка кое-где истерлась, но различалась вполне отчетливо на темном влажном асфальте.

Сто метров… двести… Мне нравилось ходить по этой дорожке, нравилось знать точно, насколько я удалился от санатория. «Целых пятьсот метров, – думал я, – это же полкилометра

!» А сегодня нравилось вдвойне, потому что я проделывал этот путь сам. И, похоже, поблизости не было ни одной живой души. Это мне тоже нравилось.

Триста…

Слева метрах в сорока от меня тянулся сосновый бор, дышащий легким ароматом осенней хвои, а справа, впереди, рядом с отметкой «700», начиналось большое футбольное поле с воротами без сетки, которую, вероятно, сняли после завершения летнего сезона. Я уже мог различить пунктирные очертания десятка вкопанных в землю вдоль поля простых скамеек, что исполняли роль трибун. Само поле сейчас было грязно-коричневым, с островками пожухлой травы; у ворот и в центре поблескивали лужи, выдавая все ямки и неровности.

Пятьсот…

Стал накрапывать дождь. Я натянул капюшон поверх вязаной шапочки, чтобы не вымокнуть под обманчиво редкими каплями, и слегка замедлил шаг, раздумывая, не стоит ли все же вернуться назад. Тут я напомнил себе, что очень скоро за мной приедет Дима и уже этой ночью я буду засыпать в своей постели дома, а потом проведу еще два дня до вечера воскресенья, вновь почувствовал себя счастливым и потопал дальше.

Восемьсот…

Я споткнулся от неожиданности, заметив сидящую на скамейке фигуру у самой кромки в конце футбольного поля. Странно, что я не видел никого раньше. Но человек, казалось, сидит здесь уже давно, глядя в противоположную от меня сторону. Нас разделяло шагов тридцать – сорок.

Пока я, продолжая двигаться по инерции, размышлял, а не стоит ли мне в действительности повернуть назад, как я думал недавно, чтобы не проходить мимо… мужчина повернул голову и посмотрел на меня.

– Папа?! – ноги сами понесли меня к скамейке. Отец, немного грустно улыбаясь, смотрел на меня, словно давно ожидал здесь и уже почти не надеялся, что я приду. На нем был слегка выцветший бутылочного оттенка плащ, который я столько раз видел на вешалке дома и который теперь узнал, на голове – темно-синий берет…

Только как он здесь очутился? Насколько мне было известно, отец сейчас должен был находиться ужасно далеко, в нескольких тысячах километров от Львова, на Крайнем Севере. Может, вернулся по каким-то делам? И… решил меня навестить в «Спутнике», узнав, что я здесь? Значит, он приходил или звонил нам домой, и мама сказала ему… Но раз так, что он делает в таком месте? Почему же прямо не…

Мысли мгновенно проносились у меня в голове, пока я шел к скамейке.

И еще кое-что не давало мне покоя, но я никак не мог понять, что именно. Что-то важное, связанное… со мной, так?

Наконец я остановился перед скамейкой, удивленно глядя на отца и ощущая легкое головокружение от растерянности.

– Здравствуй, Юра, – сказал он.