13 привидений

Вовка перевел взгляд на папки, заполонившие стол. Глаза у него были красные, а вокруг все еще темнели пятна синяков с желтыми прожилками. Шрам набух и как будто пульсировал.

– Знаешь продолжение легенды? – Голос его стал серьезным и тихим.

– Там есть продолжение?

– Ага. Суть в том, что эти смотрящие в самолете иногда просыпаются. Во время полета. Они открывают глаза и начинают кричать. Вместо глаз у них черные дыры. А изо рта исходит запах гнили и смерти. Они вопят так, что закладывает уши. Орут, рычат, стонут, истерично визжат! И знаешь, что это означает? Что самолет сейчас упадет. Когда фантом кричит – самолет разбивается. Такие дела.

Тома и об этом меня предупредила. Говорит, Вовка со своими «заскоками» ужасно ее вымотал. Она готова была ухаживать за больным любимым человеком, менять бинты, таскать его в туалет, обмывать, готовить еду, кормить с ложечки – но оказалась бессильна перед воспалившейся, будто гнойник, фантазией. Это как удар под дых, когда не ожидаешь.

– Рядом со мной дремала старушка в пальто. Я не видел, как она появилась и куда дела вещи. Помню, что повернулся, а она уже дремлет. Была тихой весь полет. Я бы о ней и не вспомнил, наверное. А на посадке она проснулась. – Вовка шумно сглотнул. – Господи, да я такого в жизни не видел! У нее глаза будто наполнены черным желе! Чернота эта вываливалась из глазниц… А потом старуха открыла рот – я увидел ее редкие зубы и тонкий бледный язык, – и начала орать! Орала и орала секунд тридцать! К ней бежала стюардесса в тот момент, когда самолет упал. И я тебе готов поклясться, что видел, как старуха исчезла. Раз – и нет ее!.. А потом в салоне лопнули иллюминаторы, и рядом со мной разорвало корпус. Бежавшая стюардесса взмыла в воздух, ее унесло куда-то в хвостовую часть… Я слышал только крики. Сплошной поток непрекращающихся криков… Все вокруг оказалось в дыму. Нас затрясло. Ремни сдавили живот, да так, что меня почти сразу же стошнило. Проклятая рыба… Я помню запах дыма и гнили. Невероятный запах тухлятины. И еще помню, как лопнули глаза. Очень страшное ощущение. Я и сейчас ничего толком не вижу, все как будто в тумане. Только адреналин помогает сфокусироваться, но ненадолго…

Он был абсолютно спокоен, говорил негромко и то и дело поглядывал куда-то в угол около телевизора, будто высматривал что-то.

– Тебе повезло, вообще-то, а ты тут про всяких старушек вспоминаешь, – сказал я. – Вон, апельсинов принес. Будешь?

– Какие апельсины, – отмахнулся Вовка. – Все думают, что у меня галлюцинации и этот… синдром какой-то. После катастроф развивается. Короче, я постоянно слышу шумы в голове, крики. Сны мне снятся страшные. И еще… вижу разное. Тома притворяется, будто верит мне. Я ее попросил найти мне истории про авиакатастрофы. Все, что есть. Она выкачала из Интернета кучу информации, побегала по библиотекам, принесла газеты. Читает, своими глазами видит, что я не выдумываю, а все равно не верит. Знаешь, сколько всего про них написано?

О да, я знал. Вовка и до авиакатастрофы был дотошным, в хорошем смысле слова, но тут сделался совершенно неуправляемым. Он гонял Тому по газетным киоскам и книжным магазинам, заставлял рыться в Интернете, выкачивать тонны сомнительных сведений. Тома вела переписку с несколькими экстрасенсами, ведьмами и колдунами. Книги и журналы подписывались, систематизировались и складывались аккуратными стопками в соседней комнате. Распечатки подшивались. Сам же Вовка, как только научился заново держать в руках ручку, принялся исписывать школьные тетрадки различными теориями, догадками и найденными на страницах желтой прессы фактами. Его жизнь сейчас крутилась только вокруг призраков в самолетах. Ничто другое Вовку не интересовало.

– Ты уж извини, – сказал я. – Не было времени изучить вопрос. По командировкам шлялся, там не до призраков.

– Я бы и сам забил на это дело. Но не отпускает. Видишь ли, Сань, я единственный, кто выжил. Что-то пошло не так, наверное. Никто не выживает в самолетах с кричащими призраками. Есть только записи разговоров и криков. Догадки. Легенды. Слухи. А я вот выжил. И старушка эта, в пальто… я ее до сих пор вижу.

Вовка ткнул пальцем в небольшой зазор между аквариумом и телевизором, куда ранее поглядывал. Там шевелилась от сквозняка прозрачная занавеска.

– Затаилась, с-сука. Смотрит на меня. Шевелит губами. Глаза у нее открыты, а в них чернота, похожая на куски желе. Верхняя пуговка на пальто расстегнута, и я могу разглядеть ее складки на шее и ворот белой блузки. Знаешь, Сань, у нее помада какая-то не красная, а лиловая, что ли. А кожа желтоватая, морщинистая. Тетке лет восемьдесят, не меньше. Все смотрит и смотрит на меня.

Я почувствовал холодок на затылке, повернул голову. Никого, естественно, не увидел, но Вовка смотрел в какую-то неуловимую точку и продолжал описывать так, будто перед ним действительно кто-то стоял.

– Шапка у нее дурацкая, вязаная. А из-под нее волосы лезут. Седые, понятное дело, но покрашенные. Такие завитки вокруг ушей, на лбу. И еще брови рыжие, будто йодом намазаны. Нелепость…