Я закопала доставшийся мне кусок Виктора Агоштона в глубине сада, за большим кустом, обозначила место приметным белым камнем и под настроение бегала туда справлять нужду.
Дни покатились, как обычно, как будто ничего не изменилось. Я готовила мужу и сыну завтрак, целовала Тиму в прихожей, смотрела в окно, как он выруливает со стоянки во дворе и уезжает. Отводила Даньку в сад, а потом садилась перед несессером, расчесывала волосы щеткой Мари-Луизы и смотрела в ее зеркало. С каждым днем глаза мои казались все светлее, и я все больше понимала в ее коротких записях – нечитаемой скорописи на смеси французского и венгерского.
«Зачем ты подвергаешь себя унижению?
– спрашивала она меня. – Почему ты ничего не делаешь?»– Потому что боюсь, – говорила я. – И надеюсь, что все окажется большой ошибкой. И мне ничего не надо будет делать. Когда мои родители развелись, я очень страдала, и не уверена, что до конца их простила. Как я могу так поступить с Данькой? Как?
«Зачем тебе развод? Ты же знаешь, чего на самом деле хочешь…»
Второй раз меня продал отец – на этот раз задорого, но опять не спросив моего согласия. К двадцати годам я стала очень красива, и на мне пожелал жениться Пьер Равель, дважды вдовец и однажды банкир.
– Он возьмет тебя без приданого, – говорил отец, набивая трубку табаком и не глядя мне в глаза. – Подумать только, каким это будет финансовым облегчением для семьи…
Пьер был толстым, грубым, волосатым. Он купил большой особняк «для нашей большой семьи» и стал ждать от меня приплода, не зря же женился на молоденькой. Дом мне нравился, муж – нет. В обществе мне с ним часто бывало стыдно, наедине в гостиной – скучно, а в спальне – противно. У него была большая коллекция порнографических дагеротипов, он любил отпускать на вечер всю прислугу и разыгрывать со мною сцены с этих снимков.
Он был верен мне чуть больше года, затем вернулся к своим прежним привычкам – бордели и заезжие танцовщицы. Мне не было жалко его толстого, перевитого венами la bitte, но я боялась венерических заболеваний и испытывала отвращение от мысли, что муж касается меня руками, которыми трогает других, грязных женщин…
…Через два месяца я получила письмо от Пьера – он писал, что бросает меня ради одной из своих шлюх, уезжает с ней в Италию, а меня больше не желает видеть. К этому времени моя беременность была уже заметна, люди жалели меня и не задавали лишних вопросов. Да и тех, кто хорошо знал Пьера, не особенно удивил его поступок.