13 сектор. Следствие против знатоков

Проблема была в другом. Выяснилось, что Анри познакомился с Кристиной в марксистском кружке. В тридцатые годы многие европейские интеллектуалы разделяли левые идеи. Граф попробовал дискутировать, воззвал к авторитету младших сыновей, один из которых уже пописывал статьи в папину газету, а другой получал высшие баллы у иезуитов и собирался стать светилом католической церкви. Но попытки оказались напрасными.

Анри недоучился в «Эколь-политехник», потому что в деньгах папа отказал, а совмещать учебу и работу на заводе было крайне некомфортно, и покинул Париж вместе с женой. Чуть позже они объявились в Советском Союзе. Как-то так вышло, что мечты об окончании технического вуза и помощи молодой Стране Советов строить промышленность очень быстро рассосались. Молодые коммунисты, владевшие несколькими языками, да еще и со связями в высших кругах, оказались вначале в Коминтерне, а потом были подобраны в РККА, возглавляемой знаменитым Артузовым[11].

Анри вел теологические беседы с Теодором Малли[12], находил общих родственников с Отто Штейнбрюком[13] и готовился к своим первым заданиям. Кристина работала переводчицей в польском отделе.

Сына они назвали в честь Маркса – Карлом. Через знакомых нелегалов Анри послал отцу открытку, в которой сообщил, как зовут внука.

Спустя полгода через конспиративные же круги пришла ответная открытка от отца – с благословением и надеждой, что Анри наконец возьмется за ум, раз назвал сына «в честь нашего обожаемого монарха». В семье были поклонники Карла Х, последнего Бурбона, и такое имя показалось главе семьи первым шагом к исправлению.

Анри стал Андреем Людвиговичем и меняться вовсе не собирался: служил в Разведупре, посещал европейские страны, изображал из себя прожигателя жизни, принимал участие в деятельности знаменитой французской фирмы «Офисье Женераль дель Эр», которая снабжала республиканское правительство Испании военными самолетами, помогал эвакуации последних отрядов из Барселоны и в тридцать восьмом году был отозван в Москву для консультаций.

К сожалению, они продолжались недолго. Уже на второй день работы в здании бывшего страхового общества «Россия»[14] Андрея Людвиговича пригласили зайти в соседнее крыло, где сначала очень вежливо попросили проинформировать о своих связях с врагами народа Артузовым и Кариным[15], а затем предъявили обвинение. Ежов сменился на Берию. Поэтому приговор был сравнительно мягким. Жизнь Андрею оставили, но ближайшие десять лет ему предстояло провести в климате суровом и холодном.

Узнав об этом, Кристина проявила чудеса смекалки. Она все еще оставалась офицером польского отдела, но формально числилась в отпуске по уходу за ребенком. Прервав отпуск досрочно, она попросилась на нелегальную работу, а ребенка отправила в детский дом. Специальный детдом НКВД, по тем временам элитный. Это был дом для детей разведчиков, а не репрессированных, а мать юного Карла как раз была советской разведчицей. В следующий раз Карл увидел маму только взрослым. Для пущей безопасности она настояла, чтобы ребенку сменили фамилию. Так Карл, виконт де Шамборен и граф Собаньский, стал Карлом Собакиным.

Таким образом Кристине удалось избежать участи коллег. Аристократические родственники признали сиротку, устроили ее на неплохую службу в варшавском банке, продолжавшуюся и после гитлеровской оккупации Польши. Молодая, красивая Кристина решила, что ждать Андрея не стоит, и вышла замуж. Ее избранником стал один из польских коммунистов, пытавшихся воссоздать партию. Он погиб при налете гестапо на конспиративную квартиру. В это время Кристина была в загородном поместье своих родственников и ждала дочку.

Один из товарищей мужа заботился о ней, а в сорок пятом году, перед освобождением Польши, Кристина вышла замуж в третий раз. В этом браке детей не было. Она стала женой удачливого офицера госбезопасности и преподавателем школы польской разведки, а потом перешла в администрацию.

Супруги работали так профессионально, что даже поворот страны от ортодоксального коммунизма к национально ориентированному не принес им поначалу особых проблем.

Карьера Кристины складывалась удачнее, чем у мужа Марка. Аристократкой, которая перешла на сторону народа, быть гораздо престижнее и почетнее, чем коммунистом с довоенным стажем, семитским профилем, неистребимым акцентом и массой родственников, погибших кто в Освенциме, а кто и в послевоенном погроме в Кельце.