14 недель (ЛП)

Джессика Гэдзиэла " 14 недель " Серия: Детективы (книга 2)

Перевод: Mila Rush

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Таня Медведева

Оформление: Eva_Ber

Пролог

Кензи 5 лет назад

— Кенз, ты знаешь, что не должна так себя вести. — Риз сидела на моей кровати и наблюдала за мной, пока я примеряла свой пятнадцатый наряд, который все еще был не совсем подходящим. Я могла быть по горло в душевных терзаниях и предательстве, но, по моему личному мнению, это не было причиной, по которой я не могла выглядеть чертовски сексуально. На самом деле, это была еще большая причина, чтобы приложить максимум усилий к своему наряду.

«Броня для тела».

Возможно, именно это мне больше всего нравилось в моде — я могла превратиться в нового человека, сменив наряд. Захотела я остаться одна в баре, но при этом хорошо выглядеть? Я могла бы стать сексуальной школьной учительницей в юбке-карандаше и заправленной блузке, в очках без диоптрий и с убранными назад волосами. Захотела я расслабиться с мальчиками, но при этом оставаться женственной? Я могла надеть узкие рваные джинсы-скинни и простую футболку, но сделать макияж и прическу с особым шиком.

В тот вечер мое сердце было разбито вдребезги, мое доверие приобрело острые грани, я была обижена, но в то же время горда, да, это требовало чего-то особенного.

Я просто еще не могла понять, что именно.

Риз, имея дело с моим дурацким копошением с тех пор, как мы обе были детьми, уже давно перестала убеждать меня, что один наряд лучше другого. Она знала, что это ничего не изменит, если я не буду чувствовать себя в своей тарелке.

Поэтому она держала рот на замке, пока я возвращалась к своему шкафу. На мне был немного не тот наряд. Она промолчала о моей одежде, но не о моих планах на вечер.

— Когда вы с Кэсси идете куда-то, вы всегда становитесь сумасшедшими, — проворчала она, когда я вышла с очередной горсткой платьев и юбок. Никто не носил джинсы в городе.

Она была не совсем неправа. Кэсси, девушка, которую мы знали со средней школы, и с которой Риз никогда не ладила, она была ее полярной противоположностью во всех отношениях. При этом мы с Риз тоже были полярными противоположностями. Возможно, потому что я была ближе по возрасту к Пейну и Энзо, я с ранних лет чувствовала потребность быть крутой, водиться с большими мальчиками; я стала гораздо более жесткой и экстравертом. Риз, будучи самой младшей, наиболее защищенной не только моей мамой, тетями и мной, но также Пейном и Энзо, которые всегда обращались с ней в «детских перчатках», стала замкнутой и слишком милой для ее же блага.

Возможно, я была немного импульсивной и позволяла своему рту часто открываться, хотя изо всех сил старалась больше не сходить с ума, и в этом отношении Кэсси была похожа на меня. Она так и не выросла из своего подросткового бунтарства. Возможно, мы обе все еще чувствовали, что нам есть что доказывать. Мы были близки с двенадцати лет. Я не видела, что наша дружба куда-то уходит, и надеялась, что, в конце концов, она разовьется, что мы обе повзрослеем, но сделаем это в одном направлении.

Но в тот вечер я была рада, что она осталась прежней Кэсси.

Мне нужна была ночь безрассудства.

Она была единственной, кто мог участвовать в этом вместе со мной, с радостью и без лишних вопросов.

— Вы всегда с ней попадаете в неприятности.

— Именно. — Я повесила обратно в шкаф маленькое черное платье, которое было мне немного велико, и облачилась в ярко-розовую короткую, обтягивающую юбку, зная еще до того, как она оказалась на моих бедрах, что это то, что нужно.

— Я поняла, — согласилась она, пытаясь быть разумной. Она никогда не сдавалась. В Риз было что-то невероятно привлекательное, но в то же время раздражающее.

— Эван был придурком.

— Членом, — поправила я, улыбаясь в зеркало на нее, сидящую на моей кровати с кучей моей одежды в желтых пижамных штанах в горошек в семь часов вечера в пятницу, ее волосы были заплетены в боковую косу, ее красивое лицо было совершенно без макияжа, как это было почти всегда. У меня был рот моряка. Как и у нашей матери, тетушек и братьев. Риз редко находила плохое слово. А когда находила, оно редко срывалось с ее языка.

— Член, — сказала она, слегка сморщив при этом лицо. — Но что это доказывает, если ты выходишь на улицу, напиваешься и поднимаешь шум?

— Это доказывает, что я не позволю этому сломать меня.

И это не сломает.

Я не позволю.

Он изменял. Часто. Бесстыдно. Он даже не потрудился сделать извиняющийся или виноватый вид, когда у меня, наконец, появились доказательства, подтверждающие мои догадки, и я предъявила ему претензии.

Это, ну, это было неприемлемо.