14. Женская проза «нулевых»

Когда всё это закончилось, Надежда на подламывающихся ногах зашла в ванную и встала под душ. Потолок и стены в ванной были выложены зеркальной плиткой. Со всех сторон на Надежду смотрело ее отражение. С опухшими губами, полукружьями укусов на грудях и синяками на бедрах – там, где он ее держал. Она подумала, что наверняка сожгла все калории, которые были в пасте.

– Малышка моя, – сказал он, когда она вышла из ванной, обмотанная полотенцем, и стала неуверенно одеваться.

– Что?

– Поедешь со мной в Нью-Йорк?

Она подняла на него глаза. Вот он. Момент истины.

Вот он – шанс всей ее жизни. Вот ради чего она захлебывалась соплями на беговой дорожке и качала пресс до головокружения. Годами не ела шоколад, белый хлеб и картошку. Вот, вот, вот! Усилия были вознаграждены, мучения принесли результаты. Она лежит в постели волосатого грузина с намечающимся варикозом, и он зовет ее в Америку. О таком можно только мечтать.

– Да, – ответила она. – Да. – И добавила: – Давид.

О том, что произошло между ними в Нью-Йорке, Надежда не любила вспоминать. Не потому, что случилось нечто плохое, а потому, что объективно вообще ничего не случилось. Только ей всё время хотелось от него сбежать. Он, как мог, развлекал ее, приглашал в рестораны. Ей ничего не нравилось, они всё время ругались. Надежда и сама бы не смогла объяснить, чем Дато ей так досадил, но когда он был рядом, мир становился серо-белым, лишался красок. Общий язык, и то ненадолго, они находили ночью в постели. Он стал как-то неожиданно нежен и внимателен. Она закрывала глаза, и ей было почти хорошо. Но утром она просыпалась, видела рядом его лицо, и ей хотелось плакать.

В один из дней она сказала, что поедет на Кони-Айленд. Он увязался за ней. Надежда хотела поехать на метро, ей нравилось американское метро, в нем она чувствовала себя никем и одновременно частью мира. В вагоне, с грохотом несущемся под мостами, мимо набережных и отгороженных проволокой спортивных площадок, у нее возникало ощущение сопричастности жизни. Даже не Америки, а просто планеты, не общества, а человечества как биологического вида. Она становилась единицей. Рожденной, живущей и обреченной умереть. Как и несколько миллиардов других человеческих единиц во Вселенной. Это выглядело не страшно. Обычная закономерность.

Дато ненавидел метро. Надежда не понимала. Для него спуститься под землю, купить в автомате карточку на проезд было сродни личному оскорблению. Он говорил ей, что зарабатывает деньги не для того, чтобы ездить в метро. Если я могу купить хотя бы немного комфорта, я сделаю это, говорил он.

– Я не могу этого слышать, – говорила она.

Они орали друг на друга под дождем, стоя у входа в подземку. Вокруг простиралась 86-я улица.

– Ты всё меряешь деньгами! Это безумие, понимаешь ты или нет?! Сколько бы их ни было, этих гребаных денег, ты всё равно нищий, понимаешь?! Ты ничего не чувствуешь, ты не человек, ты – киборг!

– Ты будешь меня слушаться, хочешь ты этого или нет, – кричал он. – Я тебя сюда привез! И ты будешь делать, как я хочу!

Он схватил ее за руку и поволок к проезжей части. Они поехали на Кони-Айленд на такси. Это стоило сто двенадцать долларов или сто двадцать, Надежда не помнила. На океане дождь усилился. Ветер рвал выгоревшие тенты над витринами. Пляж был пуст. Дато зашел в аптеку и купил два полиэтиленовых плаща – красный и синий. Надежда надела красный. Она шла по берегу океана и была рада, что говорить невозможно. Слишком сильно шумели волны.

– Тебе не холодно? – прокричал он.

– Нет.

– Ты уверена?

– Да. Мне очень хорошо. Очень, очень хорошо.

Пляж был грязным. Песок перемешался с прошлогодними окурками, попадались выброшенные на берег рыбьи скелеты и панцири лангустин. Вокруг стояли блочные дома, на некоторых балконах – пальмы. Сначала он тащился сзади, потом догнал ее и взял за руку.

– Я хочу поговорить, Надя. Что происходит? Я не понимаю тебя. Может, я тебя чем-то обидел? Скажи мне. Давай пойдем в ресторан и обо всём поговорим.

– Я не хочу в ресторан, – Надежда выдавливала слова, как последние капли из тюбика, – и говорить нам не надо. Ты не поймешь. Мы как животные разных видов.

– Скажи просто, что я должен сделать, – не сдавался он.

– Я не знаю, как это объяснить. Ты не поймешь.

– Не пойму чего?

– Как это, когда не существуешь. Когда на твоем месте может быть любая другая женщина. Когда ничем не отличаешься от часов. Или от сумки.

– Всё дело в сумке?

– О господи, нет.

К ним с широкой американской улыбкой двигалась женщина лет пятидесяти. В очках. Рядом с ней шел толстый белый лабрадор.

– Oh, – сказала женщина, – what a surprise! Are you also from Equador?

Надежда на секунду растерялась.

– Why you think so? – спросила она наконец.

Женщина, продолжая улыбаться, объяснила, что в прошлом году была в Эквадоре. И купила там точно такой же плащ.