15.18.365: Цветы, которые не умирают

задаюсь я под нос, про себя.

И слышу в ответ громко, слышно:

«откуда ты это взяла?».

Твои же проблемы важнее -

давно уж дошло до меня.

Мои? Я не стану наглее -

и этим так раню себя.

Как пуля в висок шальная,

как лезвие бритвы, ножа…

Ведь режет меня ножевая -

молчанье в ответ на слова.

Хотелось бы что-то крикнуть,

сказать, может быть, прокричать…

Но с гордостью, стало, мне сникнуть

и ставить на фразах печать.

Да и что я могу, разве смела?

Мое дело лишь слушать, молчать…

И не ерничать. «Чтобы не смела».

И коротко «да» отвечать.

Пусть с тобой мы одно и семья же -

ничего не могу, что мне дать?

Я никчемная дочь – время трачу,

а ты просто никчемная мать.

Мать и дочь 2

Даже не стоит пытаться,

сравнивать с ней и с собой…

Я же совсем другая,

я же стою пред тобой.

Мы хоть и близкие люди -

не сестры по крови, увы(?)

Ничего не давали на блюде

и разные в жизни пути.

По-разному чувствуем, мыслим

и к разному сердце лежит.

В мечтах, только если уж, были,

но дорога другая бежит.

Мне трудно, до боли обидно

быть куклой внутри же пустой.

Лишь тенью забитой, убитой

в темнице закрытой, сырой.

Ты не хочешь меня же услышать,

я могу даже громко кричать…

Без тебя мне так больно… Повыше?

Без тебя мне так трудно дышать!

Я частичка тебя, я родная

и во мне течет твоя же кровь.

Почему называешь: «другая»,

заслужить как твою мне любовь?

Я не вещь, не товар, не игрушка,

я живая смотри, я дышу…

Ты всю жизнь меня держишь на мушке,

только зла на тебя не держу.

Можешь жить, как считаешь ты нужным,

можешь дальше меня презирать…

Только вспомни однажды о чуждом -

о той дочке, что готова прощать.

Доигрались!

Давай забудем все, что было,

забудем наши имена…

Я не замена, что, забыла?

Свободы выпить бы сполна!

Открой оковы, отмени…

мне надоели эти чувства.

Мне надоели эти дни,

что превращают все в искусство.

Забудь меня и я забуду,

и цепь ты больше не держи.

Я не собачка и не буду

бежать от крика мне: «служи!».

И пусть я сильно заболею,

и буду плакать по ночам…

Я изыму ту гниль, посмею,

не дамся в руки я врачам.

Ты знаешь, я всегда готова

прийти на помощь, обуздать…

Но ложь в лицо – не смей, ни слова,

в грязи тонула я сполна.

И снова резаные раны,

и снова сердце все в бинтах…

Убито, сломлено руками

и стянуто давно в лентах.

И тлеют все мечты в измене -

не дорожим, увы, ничем…

Прощай, подруга, и как в песне:

«давай останемся никем».

Дорога жизни

Война приносит смерть,

война приносит горе.

В войне свет жизни меркнет

у молодых героев.

Ей безразличен пол,

ей безразличен возраст.

И лупит до сих пор

по детям и по взрослым.

Полмира захватила,

мог быть плохой исход…

Но для фашиста мина:

«не знал ты наш народ».

Они не примут участь,

не припадут к ногам.

Их мужеству не учат -

бьет ярости фонтан.

Превозмогая слабость,

превозмогая боль…

Нашли они чрез гадость

дорогу – путь домой.

Пока чуть в отдалении

шли страшные бои…

Пустили, да, посмели

по льду грузовики.

Не зажигая фары,

в морозы и пургу…

Переправляли кары,

продукты, детвору.

Но план был рассекречен

и немцы тут как тут.

Снижая свои верхи -

им преграждают путь.

Удар шел за ударом,

разбрасывая лед.

Снаряд попал по кару -

под лед ушел капот.

Обоз прошел уж мимо,

и сжалось все в груди.

Машины и не видно…

лишь детский крик вдали.

Водители торопятся,

прощаясь всякий раз.

«Нельзя, не остановимся»:

таков у них приказ.

И с каждой переправой

слабеет, тает лед…

На риск идут солдаты,

спасая свой народ.

Пусть не были в окопах,

не шли в открытый бой…

У них своя работа:

«своих не дать в убой».

Птица!

«Папа, папа, пух клубами -

мы взлетели от земли.

Мы парим над облаками,

в белой птице мы летим».

«Вижу, вижу, дорогая,

тебе нравится полет?

Скоро мы прибудем к маме -

будешь есть ее пирог».

«Это круто, папа, правда -

так красиво свысока.

Домики большие – малы,

человечки, как блоха.

Тут так здорово внутри -

нам тепло, удобно.

Только, папа, посмотри -

там бликнуло что-то».

«Может солнышко стекла

лучиком коснулось?

Или зайчиков – сюда,

чтоб ты улыбнулась?».

«Это точно не лучи

и не солнца салки.

Что-то серое вдали…

с ним большие палки».

«Где? Похоже, самолет -

точь-в-точь наша птица.

Приглядись к нему, авось

увидишь чьи-то лица».

«Лиц там нет, а может, есть,

трудно – единицы…

Видеть трудно – цветов смесь

у палок этой птицы.

Ближе, ближе все она…

па, закрой газету.

Посмотри, она стрела…

терпеть уж мочи нету».

«Дорогая, ты права,

если приглядеться…

То получится стрела -

ракета. Куда деться?».

Столкновение, удар…

тишина в салоне.

Смолкли смех и голоса,

ушли все поневоле.

Может, был удар второй,

третий и четвертый…

Главный тот, что в миг все смел,

лишив всех кислорода.

Красивый белый самолет,

паривший над землею…

Спикировал же к ней и все -

взорвался где-то в поле.

Не долетев совсем чуть-чуть -

он распрощался с миром.

Забрав с собой и весь же люд,

что в нем летел же «с миром».

Почти три сотни человек

в тот день закрыли веки.

И больше не откроют в век,

где жизнь равна копейке.

Обманутая птица…

Обманутая птица

хочет разбиться.

На землю стремится

о камни убиться.

Ей больно, обидно,

не видать ей свободы.

Под небо, как видно,

сгорает о звезды.

Обманутая птица

хочет разбиться.

На землю стремится

о камни убиться.

Металл не прошел

мимо маленькой крохи.

И в сердце вошел,

сбивая той вдохи.