15 лет русского футуризма

Еще о мнимой «бессмысленности» зауми. «Бзы-пы зы» — по мнению Малахова — такой же фетиш для заумников, как бог для Алеши Карамазова. Отведя в сторону Алешу Карамазова, который неизвестно зачем понадобился ретивому нисвергателю зауми, заметим, что «бзы-пы зы» для нас отнюдь не фетиш, а даже наоборот, это карикатура на фетиш, насмешка, точно так же, как мое — «вот тебе правило — не думай», — насмешливый совет внутренний смысл которого противоположен внешнему. А Малахов поверил на слово, воспринял всерьез и всерьез согласился — «действительно, думать и натыкаться вечно на роковые вопросы о смысле жизни, будучи бессильным их разрешать — слишком мучительно». Да, тяжело приходится Малахову. И для облегчения своей участи он попросту отмалчивается от «роковых» вопросов, «будучи бессильным их разрешить». Не в силах бороться с организованной силой зауми, Малахов пытается отговориться от нее ничего не значащими, а иной раз и прямо противоречащими действительности фразами: «заумь за 13 лет не пошла дальше изображения примитивных эмоций и звукоподражаний», «что бы ни думать об этих упражнениях, ясно одно, что никакого богатства в язык они внести не могут и что сводить наш богатейший своими понятиями язык до детского лепета может только человек с психикой, окончательно разложившейся». Просто дико звучит это в наше время, когда к «детскому лепету» перестают относиться презрительно, когда начинают изучать значительный и сильный в своей кажущейся примитивности мир «детских» эмоций. И внимательное отношение к этим вопросам есть не «только у людей с психикой, совершенно разложившейся», а у В. И. Ленина и других, чья психика разложением совершенно затронута не была.

Еще Малахов поучает:

«Язык заумников — это язык всякого примитивного мира, язык дикаря, язык ребенка, язык паралитика».

Мир паралитика не примитивен, а болезненно искажен. А вот здоровую простоту дикаря, ребенка и пролетария мы охотно вводим в свою литературную работу.

И напрасно Малахов думает, что за 13 лет мы не пошли вперед: то, что было лозунгом 13 лет назад, теперь во многом стало фактом, заумь участвует во всех подлинно значительных литературных произведениях последнего времени. Заумную школу прошли Артем Веселый, Сельвинский, Кирсанов и др. (См. А. Крученых — «Новое в писательской технике»). На заумь во многом опирается новый театр (постановки театра «Дома печати» в Ленинграде). Только то, что не связано своей судьбой с заумью (с беспредметным аналитическим искусством вообще) — застыло на мертвой точке. А сила настоящего живого искусства исходит от двигателя — зауми. Такова практическая сила заумного языка. Один простак сказал: «Телега уехала на тринадцать верст вперед, а колесо все вертится на том же самом месте». Малах его знает, что он думал при этом!

Что же касается теории зауми, то совершенно напрасно Малахову кажется, что ее «обоснования вырастают в своеобразную поэтику, по правде говоря, довольно убогую». А, между тем, в наше время заумь — единственно жизненная поэтика. Для многих ясно, что схоластика Брюсова и мертвая однобокая статистика Шенгели, тянут поэзию в туник. Молодая поэтика заумников возвращает слову его исконный простор. Например: мы видим то, на что схоласты закрывали глаза, и умеем оперировать с тем, чего она боялись, как огня: сдвигология. Сдвиг, известный всем великим поэтикам, потом забытый и вновь обнаруженный в работах Крученых, на-смерть перепугал маститых теоретиков литературы. А, меледу тем, после выхода в свет «Сдвигологии» в серьезной стихотворной практике стали невозможны казусы вроде «со сна (сосна) садится в ванну со льдом (сольдом)», «все те же ль вы (львы)».

Поэтика заумников — единственная поэтика, базирующаяся не на предвзятых идейках о мистике и символике слова и звука, а на чистом, беспримесном слове, как таковом. Только мы оперируем со словом и звуком в его относительной (звука) и вполне реальной значимости, не нагораживая на него архаических домыслов. И потому только мы, воспринимая слово диалектически, т.-е. как развертывающееся явление, — первые подлинные материалисты в поэтике и, если напостовцам это кажется «по правде говоря убогим», тем хуже для них.

Но мы, заумники, умыть руки свои в этом деле не можем, потому что «разлагаться» было наше занятие в прошлом; теперь, «отряхнув прах», до-вытряхивать ее из других, где бы эти другие не стояли и ни сидели. Пусть т.т. Малаховы на боятся сделать выводы, на границе которых они боязливо останавливаются: слово не очищенное (путем аналитического «разложения») от психоложества, не доведенное до материальной звуковой сделанности — поведет обратно в «мирсначала», т.-е. прямо к душевным надрывам, богоискательству, есенинщине и прочим видам надрыва и упадка.

Иллюстрации

А. Крученых читает свои стихи (фото-монтаж Густава Клуциса)

Ликарка Эмилия Инк (Рис. И. Терентьева)