150 моих трупов

– Мне сложно судить о внешней красоте, – скромно отозвался он на восторженный тон своей слушательницы, – она лишь отражение вкуса времени. Сегодня красив один, завтра – другой. Время стирает критерии внешности. Остаётся только функциональность. А его братья, они… несчастные. Кто влюбится в несчастных мастеров?

– Ну… любовь ведь и нужна затем, чтобы унять чужую боль, преобразить… Мне всегда казалось, что любовь придумал какой-то гениальный скульптор. Потому что она так преображает…

Я вмешался, не поглядев на них:

– Расход воды при данных настойках механизма чрезмерен.

– Не переживай, бедолага, – бросил мне демон.

Я знал о том, как краснеет лёгкая на румянец его собеседница. Чувствовал, как улыбается он сам. Я привык достраивать в голове работу мускулатуры лица по интонациям голоса. Это весьма полезное упражнение. Его многие операторы оставляли при себе с ученических времён на всю жизнь.

Вслух я произнёс:

– Это – зона моей ответственности.

– Да, а зона моей – наш маршрут. Мы сделаем привал у воды через четверть часа.

– Объяснитесь.

– Что, прости? – переспросил демон, имитируя холодность в соответствии с тем, как того требовали нормы стандартного социального взаимодействия в данной ситуации.

Он врал в каждом слове. Я врал в каждом слове. Я – потому, что в действительности представлял собой бессловесный механизм, лишённый врождённого для прочих механоидов чутья на искренние эмоции. Он – почему? Мне не следовало над этим задумываться. Но тем не менее я перебирал в голове варианты. Остановился на самом очевидном. И начал перебирать снова.

Вслух произнёс следующую реплику в пьесе:

– Вы настояли на беспрерывном движении. И при этом требуете остановки через неполные сутки.

– Да, – согласился Хозяин Луны, похвалив себя интонацией, – я такой.

Шорох, соответствующий движению руки. Он невзначай обнял девушку. Это объятие – невербальный знак, требующий от меня молчания. Перемены темы разговора. Он давал мне два варианта действий: настоять на своём или подчиниться. Выбор оставался за мной. Оба пути вели к тому, что я признаю его лидерство над собой и остальной бригадой. Играть и тратить время я не хотел. Его развлечение не входило в круг моих обязанностей.

Прежде чем переместиться к центру машины, я бросил девушке:

– Будь внимательна, это существо убило мастера нашего поезда, сломав ему шею одним движением.

Я чувствовал злость. Причины её появления оказались скрыты от меня. Что, в свою очередь, порождало чувство непонимания. Мои эмоции требовали закрыться. Требовали возвращения в уют молчаливости и ограниченности контактов с внешним миром. Я пережил неожиданный для меня всплеск симпатии к делу своей жизни.

Нежно проверил часы. Но не позволил себе достать их. Ровное движение стрелки по кругу успокоило меня. Не дало забыть, что всё, что я только что испытал, следовало подвергнуть анализу. Но всё же мы чёрные коробки со всякой всячиной. Какая-то странность может вылезти в открытый мир в любой момент.

Мне не дано понять причин вспышки внутренней злобы. Я признался себе в том, что не хотел идти её дорогой. Потому что дальше я углубился бы в воспоминания. Я не хотел снова пускать их внутрь. Они остались снаружи бортов поезда. И песок пылевых бурь истёр их в пыль. Есть груз. И больше ничего теперь неважно.

Начинало светать. Вспомнив о бурях, я поглядел вдаль. И увидел рябь одной из них. Через несколько минут наблюдений убедился, что она проходит боком. Мы действительно избежали встречи с угрозой. Как и обещал Хозяин Луны.

Я вновь пробежался вокруг машины тел. Провёл визуальный осмотр. Затем, действуя согласно инструкции по оказанию услуг живым по время транспортировки тел их близких, я обратился к врачу:

– Вы ели?

– Нет, – ответил он тихо.

Он выглядел странным. Его невысокая полноватая фигура в помятом официальном камзоле и грязной дорогой одежде выглядела комично. Он сидел на полке-паланкине, подтянув под себя колени, как подобает грустящей девочке-подростку. Такое физиологически наивное выражение печали могло вызывать в окружающих лишь жалость. Подкупающую. С печальной улыбкой в уголке губ.

Я постарался придать своему голосу участливый тембр:

– Отчего? Вам следует поесть.

– Я знаю. Но не могу себя заставить. Извините, не в обиду вам, но это же… Это жутко. Они мертвецы! Поймите правильно, я не хотел оскорбить вас и ваше назначение, поймите правильно.

– Я понимаю. – Чтобы переключить его внимание, я отдал знак внимания своему собеседнику, указав на сопровождавшего его нотариуса. Тот громко храпел на своём месте, подключившись к общей ликровой связи и наслаждаясь приятным, как ни странно, сном. – К счастью, ваш сотрудник лишён подобной щепетильности.

– О да, – грустно улыбнулся мужчина, – но иначе? Он официальное лицо, откуда у него взяться чувствам?

Шутка, полная светлой грусти. Я отметил. Прореагировал:

– Я слышал, они сдают чувства в специальные камеры хранения по пути на работу.

Мой собеседник оживился. Он посмотрел на меня.

– А вы?

– Однажды их забрали совсем. В обмен на перчатки.

– Думаете когда-нибудь попытаться сменять назад?