Там можно увидеть много людей с жёлтыми чемоданчиками. Жёлтый чемоданчик – символ «республики». С таким аксессуаром туда пускают бесплатно. Я сразу сделал предположение о происхождении этого символа и оказался прав. Он возник в честь фильма «Приключения жёлтого чемоданчика», помните? Хороший детский фильм. Там доктор сделал конфеты, при помощи которых можно было стать смелым или весёлым на какое-то время, если смелости и веселья человеку в жизни не хватает. Правда, создатели «республики» забыли, что главные герои фильма, грустная девочка и трусливый мальчик, так этих конфет и не попробовали. Они сами собой стали весёлыми и смелыми, зато бабушка и пожилой доктор сильно кайфанули.
Во всём, в каждой детали: и в устройстве пространства, и в неких традициях и правилах Казантипа – чувствуется былое остроумие и даже креатив. Хорошая идея с жёлтым чемоданчиком, хорошая аппаратура, удивительные конструкции, мощный свет, дивна я бухта, незлые и инструктированные охранники, которые ссать по углам и в кустах запрещают, а трахаться позволяют. И в то же самое время во всём этом доминирует абсолютно фиктивная суть и реальность. Фиктивная как изменённое химией сознание, как ничем не обоснованные цены за вход и плохую выпивку при кажущейся «республиканской» демократичности, как фигуры гигантских стальных насекомых и пауков, которые расставлены по всей территории, непонятно чего ради. И главное – как то, что там называют музыкой.
Около двух ночи всё вдруг изменилось. Врубился такой мощный и громкий звук, что остальные источники словно заглохли. Это начал работать самый центральный данспол под названием «Марс», который с моря казался гигантским круассаном. Мне сказали, что это чудо сделал на свои деньги эксцентричный миллиардер Михаил Прохоров. На этом дансполе самые дорогие бары, самая мощная аппаратура и даже большой, полноценный бассейн.
«Республиканцы» путались в показаниях. Кто-то говорил, что Прохоров нынче сильно развлекался, да и сейчас здесь, кто-то говорил, что в этом году его и вовсе не было. Также я понял, что очень немногие представляют себе, как этот Прохоров выглядит, но практически все утверждали, что именно он всё на Казантипе испортил, устроил VIP-зоны, привнёс пафос и селекцию в свободную жизнь, а тем самым извратил суть и традиции «республики». Все выражали ему недоверие и считали неким дурачком, который либо зажрался, либо ищет почтения и популярности везде и любым способом.
Я их слушал и понимал, что Михаил-то просто взял и указал этой «республике» её истинное место, да и цену свободы тоже вполне внятно определил.
Оглохшие, мы возвращались на свой маленький парусник. Я смотрел на удаляющиеся конструкции, похожие на какой-то концентрированный и немыслимый городской пейзаж. Смотрел и думал: «Боже мой! Как печален сегодняшний житель большого города! Как запутался он, бедный и маленький! Как устал от своей городской и повседневной жизни!.. И как же ничего он не может придумать взамен.» Вот он, Казантип! Некогда красивая идея превратилась в уродливую модель некоего города. От чего бежали, к тому же и пришли. Город Казантип. С окраинами, трущобами, социальными слоями, элитой и даже своим олигархом.
Изначальная идея очертила круг и замкнулась. В этом замкнутом круге можно выдумать себе радость, купить ощущение свободы, выдавить из себя смелость, можно даже расстаться с самим собой. Вот только надежду надо оставить за пределами этого пространства. В противном случае будет ещё больнее и труднее возвращаться к своей повседневной жизни.
Мы уходили в море, во тьму и тишину. Так грустно мне не было давно. Так сильно я прежде не испытывал сочувствия к своим современникам и самому себе как городскому муравью, заплутавшему в лабиринтах нашего времени и жизни.
Я никогда не видел так ясно, что попытка жить выдуманной, искусственной жизнью и сама эта фиктивная жизнь не имеют ничего общего с настоящей, может быть, скучной и трудной, но настоящей жизнью, состоящей из работы, друзей, детей, родителей, не всегда вкусной еды, любимых книг и фильмов, любимой музыки и песен, живых и влажных глаз любимой женщины, птиц в городском дворе, да и самого родного, то любимого, то нелюбимого города.
Мы уходили в море. Тёмное море, чёрный ветер, звёздное небо и плеск волн спасали. Ну а грусть оставалась, и в ушах шумело, как после контузии.
30 августа