16 наслаждений

– Да, это правда. Но есть что-то более важное. Эта история объясняет так много, и поэтому она такая красивая: суть этого божественного состояния заключается в том, чтобы подчинить свою волю Его воле, и поэтому наши воли едины и согласованны. Подчинить всю нашу волю Его воле – вот что мы стараемся делать изо дня в день, и эта воля есть наше спокойствие: la sua voluntage e nostra pace. Это то море, к которому все движется, все, что ты сам создаешь, и Природа простирается сквозь Вечность.

У сестры Джеммы еще остался кусочек шоколадки. Она разломила его на две части и дала одну мне.

– Нет, нет, Джемма, – запротестовала я, хотя и протянула руку. – Я и так уже съела большую часть.

Я взяла шоколад, который она мне протягивала, и засунула в рот. У Джеммы все еще оставался кусочек размером в дюйм. Может быть, в этом была разница между нами.

В офисе мадре бадессы, на первом этаже между трапезной и крытой галереей, было много папок, разложенных для просушки: на полу, на стульях, на широких подоконниках окон, выходящих на крытую галерею, на верху картотечных шкафов, где они обычно и хранились, на большом письменном столе, за которым сидела женщина, чьими первыми словами ко мне было предложение обращаться со мной так, как она хотела бы, чтобы обращались с ее собственной дочерью. Она была высокой и красивой, и я видела сходство с ее кузеном: наблюдательные зеленые глаза, высокий лоб, доброжелательная улыбка, словно уютное объятие. Я никогда не знала, как ее приветствовать. Я чувствовала себя словно неотесанный деревенский мужик в присутствии члена королевской семьи. Я понимала, что должна что-то сделать – упасть на колени, присесть в реверансе, поцеловать ей руку, – но не знала, что именно.

Она не подняла головы от письма, которое писала, до тех пор, пока либо не закончила его, либо не сочла нужным остановиться на каком-то определенном месте. На краю стола лежала книга, и я знала, не спрашивая (чего бы я все равно не сделала) и без пояснений с ее стороны (которых не последовало), что это была та самая книга с картинками.

Когда она наконец подняла голову и посмотрела на меня, я поняла, что она сосредоточенно думала о чем-то и явно не ждала моего визита.

– А, да, – сказала она, откладывая в сторону ручку. – Сестра Джемма говорила мне, что у вас с ней состоялась интересная беседа.

– Очень интересная.

– И очень поучительная?

– Очень поучительная, мадре бадесса. Я узнала много о монастырской жизни. И о самой жизни, тоже, – добавила я.

– Когда вы говорите «о самой жизни», – спросила она, улыбаясь, – что именно вы подразумеваете? Вы имеете в виду мир за пределами монастыря, мир бизнеса и политики, замужество и семейную жизнь? Или у вас что-то другое на уме?

– Нет, почему, – замялась я, застигнутая врасплох, – сама жизнь – это, ну, сама жизнь – это просто жизнь. Это когда отец готовит на твой день рождения десерт «Сен-Сир», это прыжки в океан с обрыва, езда на велосипедах с сестрами, это когда мама приходит тебе в комнату и садится рядом, если ты больна, или гуляет с тобой от Фьезоле до Сеттиньяно.

– Да, – сказала она, – все это жизнь.

Она сделала паузу, и я ждала, что она продолжит и скажет, что жизнь также еще и нечто большее, что в вещах есть религиозная сторона, но она снова меня удивила.

– Но что собой представляет сейчас ваша жизнь? – спросила она. – Вот именно сейчас? Что делает ее большим, нежели просто череда приятных моментов?

Я изучала современную философию на занятиях в школе Эдгара Ли – Беркли, Юма, Канта, но я так и не научилась хорошо справляться с вопросами, подобными этому.

– Я не имею в виду ничего сложного, – пояснила она, – такого, как определение самосознания. Я хочу знать, что хорошего есть в вашей собственной жизни, просто ради нее самой, а не потому, что это средство для достижения чего-то другого.

То, что сразу же пришло мне в голову, без всякого обдумывания, был образ Джеда Чапина, натягивающего свои гарвардские трусы с надписью VERITAS. Это вряд ли могло выступать примером, о котором говорила настоятельница, но это была отправная точка, как карикатура или пародия.

– Тяжелая работа, – сказала я, избегая рискованных тем, – работа с книгами в библиотеке. Мы много сделали. Это мое призвание.

– Это хорошее призвание. Будь у меня дочь, я была бы рада, если бы она стала реставратором книг. Это работа руками, а также головой и даже сердцем. Я могу представить, как реставратор любит предмет своей работы. Нам надо изучить это получше в Санта-Катерина. Пока она говорила, я чувствовала присутствие книги на краю ее стола. Она не выглядела как книга с непристойными картинками!

– И вы знаете, что составляет ценность книг?

– Надеюсь, – ответила я. – Невозможно было бы это не знать.