1612 год

В горницу вошли три рослых стрелецких сотника. Сдержанно поприветствовав гостя, уселись на лавке у стены. Пожарский спросил:

— Что известно о Лисовском?

— Идет сюда.

— Откуда знаете?

— Лазутчики только приехали.

— Давайте их сюда!

Два мужика в тулупах вошли, сняв поярковые шапки, и встали у дверей.

— Ну, рассказывайте, что видели, без утайки, — потребовал Пожарский. — Вы кто будете, воины аль ряженые?

— Стрельцы мы, — ответил один из них, — а оделись будто местные из крестьян, вроде как за лесом поехали.

Пожарский одобрительно усмехнулся, одобряя хитрость лазутчиков.

— И где Лисовского повстречали?

— У села Высокого.[51]

— Далеко это?

— Верстах в тридцати будет.

— Давно повстречали?

— Вчера к вечеру.

Пожарский взглянул на Пушкина:

— Это же совсем близко! Медлить нельзя — надо посадских в крепость забирать.

Воевода побагровел:

— А чем мы их кормить будем? Лишние рты! Осада может быть долгой.

— Осада? — переспросил Пожарский и повернулся к лазутчикам: — Так их много?

— Да нет, сотни две-три!

— Как же он с таким отрядом осадит? Ведь в Коломне, чай, не меньше тысячи бойцов.

— Стрельцов сотни три, — ответил один из голов. — Остальные — из горожан…

— Это у него сейчас три сотни! — сказал Пушкин. — А сколько за ним еще идет? Мы же не знаем! Если бы государь внял моему прошению и армию прислал, тогда другое дело! А теперь только остается — садиться в осаду.

— Ждать нечего! — не согласился Дмитрий. — Пока их мало, надо немедленно разогнать. Готовьте, головы, свои сотни. Сегодня же и выступим, встретим Лисовского как надо.

Головы, повеселев, поднялись.

— Стойте! Куда? — заорал Пушкин. — Здесь я воевода, мне и командовать!

— Здесь я — воевода! — хладнокровно и веско возгласил Пожарский. — Грамоту ты читал: государь меня прислал сюда, чтобы защитить Коломну, а главное — не дать ляхам отрезать путь хлебу из Рязани. А ежели мы за стенами укроемся, как раз дорогу-то и перекроют!

— Нету в грамоте ничего, что тебя первым воеводой прислали! Я первый воевода! — орал Пушкин. — И никуда моих стрельцов не пущу. Разобьют их, как Коломну удержу? Ты с Лисовским еще не сталкивался, вот и хорохоришься! Он тебе перышки живо ощипает!

Пожарский не привык сносить оскорбления. Он резко вскочил, сделал решительный шаг в сторону хозяина так, что тот испуганно отскочил в угол. Князь рассмеялся:

— Ладно, сиди со своими стрельцами у печки, попивай винцо вместе с хозяйкой. Справлюсь и без тебя!

— Куда это ты собрался? Своевольничать не позволю. Коль прислали мне на помощь, так и помогай город защищать.

— А я это и собираюсь сделать! Только не за стенами. Надо Лисовского припугнуть, пока он силы не набрал.

— Не пущу!

— Только попробуй! — усмехнулся Пожарский, многозначительно положив левую руку на рукоять сабли, затем обернулся к лазутчикам: — А вы, ребята, за мной! Дорогу мне покажете!

Еще раз смерив воеводу презрительным взглядом, он пошел из горницы. Пушкин не осмелился его задержать, только тоненько выкрикнул вслед:

— Все государю-батюшке отпишу про твое ослушание и недоумие!

К селу Высокому вышли окольной дорогой к рассвету. Двигались тихо, чуть поскрипывая по только что выпавшему снежку. Вдруг уже на самой опушке Пожарский услышал странный звук. Он остановил лошадь. Сомнений не было — вскрикнул и тут же затих грудной ребенок. Он осторожно поехал на звук, увидел: что-то белое мелькнуло под елкой. Его опередил Ждан Болтин, метнувшийся туда.

— Дура! — внезапно закричал он. — Что ты с ребенком делаешь? Задушишь!

— Чтоб не кричал, вдруг ляхи услышат, — ответил неестественно спокойный женский голос.

Ждан вытащил за руку упирающуюся, с распущенными волосами молодую женщину в одной полотняной рубахе. Другой рукой она прижимала платок, в котором был задернут младенец. Придушенный матерью, он еле-еле хныкал.

Пожарский участливо спросил:

— Как ты здесь очутилась?

— От ляхов убегла. Они по селу всех баб ловят, ни одну не пропускают!

— Накиньте на нее что-нибудь и посадите в сани!

Лазутчики тем временем вышли к околице, помахали оттуда:

— Ушел Лисовский!

Деревня представляла собой страшное зрелище — от большой части домов остались лишь угли. У плетня окровавленные трупы мужиков, возле которых столпились воющие бабы.

Пожарский почувствовал, как в нем закипает ярость такой силы, что голову стиснуло будто каленым обручем. Опустив глаза, он глухо спросил:

— Давно они уехали?

— Как только светать начало.

— Почему же мы их не повстречали?

— А они не в Коломну, а к Тушину сразу подались. Бахвалились: деи, еще вернемся, людишек побольше наберем, тогда и Коломну возьмем.

— С обозом?

— Саней сто будет, всех наших мужиков с лошадьми занарядили, весь скот угнали…

— Значит, далеко не ушли. Догоним! — твердо сказал князь.

Вдруг у Пожарского мелькнула неожиданная мысль. Он спросил лазутчиков:

— А обогнать мы их не можем? Только чтобы незаметно?

— Ежели лесом напрямки пойдем, а там через горушку, то сможем. Только пеши придется идти, там верхом не проехать через бурелом.

Уговаривать никого не надо было. Все горели желанием побыстрее повстречать поляков.