1612. Минин и Пожарский

Несмотря на свою молодость, Елизар Сукин вот уже полтора года заседал в Думе рядом с длиннобородыми боярами. Своим возвышением Елизар Сукин в большей мере был обязан своему отцу Семену Сукину, который служил дьяком в Посольском приказе и часто выезжал с московскими послами в Европу. Юный Елизар неизменно сопровождал отца в этих поездках, изучая иноземные языки и постигая премудрости дипломатии. Уже к пятнадцати годам смышленый Елизар мог свободно разговаривать на польском, немецком, французском и английском языках. Причем он также мог писать и читать на этих языках. Поскольку в Московском государстве чиновники имели право передавать свою должность по наследству, поэтому Елизар Сукин с семнадцати лет ходил вместе с отцом в Посольский приказ, числясь его помощником. С приходом к власти Семибоярщины Елизар Сукин оказался в близком окружении Федора Мстиславского, служа ему толмачом. Когда в Кремле и Китай-городе расположились поляки и наемники Гонсевского, то услуги Елизара Сукина стали востребованы боярами-блюстителями, как никогда. Бояре ввели Елизара Сукина в состав Думы, поручив ему присутствовать на всех переговорах с Гонсевским и командирами наемных отрядов.

Отправляясь к осажденному Смоленску на встречу с Сигизмундом, гетман Жолкевский взял с собой и Елизара Сукина, которому бояре доверили ни много ни мало быть блюстителем их интересов на переговорах с польским королем. Сигизмунд, очарованный остроумием и начитанностью Елизара Сукина, одарил его подарками и в знак своей особой милости дал ему право замещать королевича Владислава на всех торжествах в Москве. Таким образом, Елизар Сукин, вернувшийся в Москву, стал для поляков из отряда Гонсевского не просто «милостником Сигизмунда», но как бы одушевленной тенью его сына Владислава.

Елизар Сукин жил во дворце в окружении польской прислуги и польской стражи. Прознав от одного из польских ротмистров, что пан Будыва уступает за деньги смазливых узниц всем желающим, Елизар Сукин наведался в гости к тюремному приставу. Увидев красавицу Матрену, Елизар Сукин объявил пану Будыве, что эта узница отныне будет его наложницей. Так, Матрена Обадьина вновь очутилась в царских палатах, посчитав Елизара Сукина своим спасителем и посланцем доброй судьбы. Матрена, пролившая за последние несколько дней немало слез, влюбилась в Елизара Сукина с первого взгляда. Этот молодой щеголеватый дворянчик показался ей истинно сказочным принцем, одежда и манеры которого выделяли его даже на фоне пышной свиты Гонсевского.

От Елизара Сукина Матрена узнала, что ее родители и брат тоже побывали в Пыточной башне, откуда их вызволил Федор Мстиславский, поручившийся за них перед Гонсевским.

– Где же теперь мои родственники? – поинтересовалась Матрена, лежа в постели с Елизаром. – Слуги сказали мне, что в Кремле их нет. Где же они?

– Об этом не ведаю, милая, – сладко потягиваясь спросонья, ответил Елизар. – Вырвавшись на волю из темницы, батюшка твой живо ушмыгнул из Кремля в Белый город. Ну и матушка твоя с братом за ним же последовали. Живы-здоровы твои близкие, и ладно! – Елизар широко зевнул, поворачиваясь на другой бок. – По нынешним временам и это уже великое благо!

Бледный свет разгорающегося дня пробивался в опочивальню через разноцветные стекла узких окон с закругленным верхом. Яркие блики и солнечные зайчики трепетали на каменной стене, покрытой росписью в виде цветов и листьев. Кровать стояла подле массивной четырехгранной колонны, поддерживающей высокий шатрообразный свод, поэтому лучи света до нее не доходили.

«Слава богу, что родные мои счастливо отделались! – с облегчением в душе подумала Матрена. – А ведь могли и без головы остаться! Времена-то ныне ужасные, Елизар прав».

Дворянин Сукин, как и Матрена, не привык подниматься рано. Зная об этом, слуги с утра не тревожили их.

Матрена закрыла глаза, собираясь еще немного подремать. В этот момент где-то в отдалении прокатился довольно сильный грохот, похожий на треск ломающегося весеннего льда на Москве-реке. Матрена вздрогнула и открыла глаза.

– Что это грохочет? – Матрена протянула руку и легонько встряхнула за плечо Елизара. – Неужто гроза? Иль река ото льда вскрывается? Ой, слышишь? Опять гремит, да как сильно-то! Похоже, и впрямь – гроза!

– Глупая, – лениво отозвался Елизар, оторвав взлохмаченную голову от подушки, – в марте грозы не бывает. Это пушки стреляют в Замоскворечье и в Белом городе. Пан Гонсевский сказал, что приведет к покорности всю Москву, а он слово держать умеет. Не иначе, польское войско сегодня с утра опять вышло из Кремля против мятежников.

– С кем же воюет пан Гонсевский? – робко спросила Матрена.

– С мужицкой рванью и дворянами-изменниками, не желающими видеть на русском троне Владислава, сына Сигизмунда, – проговорил Елизар с оттенком неприязни в голосе и вновь уронил голову на смятую подушку.

Глава седьмая Нет худа без добра