1612. Минин и Пожарский

– Шведы взяли наши деньги, но сражаться с поляками не стали, – молвил Василий Голицын. – Крымский хан поступит точно так же, к гадалке не ходи. Этот басурманин подл до мозга костей!

Бояре, взявшие слово после Мстиславского и Голицына, все, как один, возмущались тем, что Василий Шуйский позорит не только свое царское достоинство, но и боевые русские знамена, выклянчивая помощь то у шведов, то у татар.

– Неужто мы своими силами не одолеем поляков, коих в прошлом не единожды бивали! – промолвил боярин Федор Шереметев. – Надо новую рать скликать в Москве и других городах, а не кланяться в ноги шведскому королю и крымскому хану.

После бояр стали выступать окольничие и думные дворяне. И сразу зазвучали угодливые речи тех, кто оказался в Думе по милости Василия Шуйского, кому достались от него должности и подарки. Среди дворян было немало таких, кто уже устал от непрекращающейся кровавой Смуты, кто не желал воевать ни с поляками, ни с Лжедмитрием. Этим людям казалось, что Василий Шуйский поступает мудро, желая столкнуть лбами татар и поляков. Зачем проливать русскую кровь, говорили они, если можно победить польского короля Сигизмунда саблями Крымской орды.

Окольничие в большинстве своем тоже одобряли замысел Василия Шуйского вовсе не из военных соображений, но из желания досадить надменным думным боярам.

После поименного голосования Дума перевесом всего в один голос высказалась за союз с крымским ханом. Этот решающий голос принадлежал Никифору Обадьину, очутившемуся в Думе по воле Василия Шуйского.

Дабы не сердить думных бояр, без поддержки которых было никак не обойтись в противостоянии с простым московским людом, Василий Шуйский принял соломоново решение. Он объявил о сборе новой рати и повелел готовить обоз с дарами для крымского хана.

Федор Мстиславский попытался было в беседе с глазу на глаз убедить Василия Шуйского не принимать подмогу от крымского хана. Бывало, что конюший заставлял государя изменить точку зрения, пользуясь своим даром убеждения. Однако на этот раз все усилия Федора Мстиславского оказались напрасными. Василий Шуйский признался ему, что тайный договор с крымским ханом уже заключен.

– Десять тысяч конных татар уже двигаются Изюмским шляхом к нашему южному порубежью, – сказал государь. – Во главе этого татарского войска стоит Кантемир-мурза. По договору, татары нападут на польские отряды под Вязьмой и Смоленском, как только получат денежное вознаграждение за это.

– Стыд и срам тебе, царь-батюшка! – с негодованием и горечью произнес Федор Мстиславский. – Выходит, ты за спиной у Боярской думы с крымским ханом снюхался. Собрался метать бисер перед свиньями! Хочешь на чужом горбу в рай въехать! А о том не думаешь, что татары могут золото взять и наши же земли разграбить. Иль мало зла мы видели от нехристей в прошлом!

– Довольно, боярин! – рассердился Василий Шуйский. – Я – царь! И волен поступать, как захочу.

Федор Мстиславский обжег Шуйского неприязненным взглядом, отвесил ему поклон и удалился, намеренно громко стукая посохом по каменному мозаичному полу.

* * *

Перед тем как отправиться на полуденную трапезу, Василий Шуйский встретился со своими братьями Иваном и Дмитрием в одном из дальних дворцовых покоев, где находилась царская канцелярия. Кроме государя и его братьев в канцелярии присутствовали двое дворцовых дьяков, в ведении которых был дворцовый архив.

Василию Шуйскому нужно было решить, на кого из бояр возложить это щекотливое и опасное дело – доставку денег и даров в становище Кантемир-мурзы.

Сидя в кресле с высокой спинкой возле узкого стола, Василий Шуйский бегло просматривал список золотых и серебряных вещиц из дворцовой сокровищницы, которые предназначались крымскому хану и его мурзам в качестве подарков. Все эти драгоценные сосуды, шкатулки и ожерелья когда-то были подарены Ивану Грозному послами иноземных государств.

– При Иване Грозном все соседние короли везли дары в Москву, – мрачно заметил Дмитрий Шуйский, – а ныне царь московский подарки шлет шведам и крымскому хану. Смех, да и только!

Дмитрий Шуйский был зол на старшего брата за то, что тот лишил его права на престолонаследие. Он взял себе за правило при всяком удобном случае уязвлять Василия Шуйского острым словесным выпадом.

– Кабы от тебя, братец, был толк в ратных делах, так не пришлось бы мне рассыпать злато-серебро перед шведами и крымцами, – с той же язвительностью обронил Василий Шуйский, раздраженно швырнув бумажный список на стол. Он сердито взглянул на Дмитрия, сидящего за столом напротив него. – В чужом-то глазу ты, братец, соринку видишь, а в своем глазу и бревна не замечаешь!

– Довольно собачиться, братья, – сказал Иван Шуйский, устроившийся за этим же столом, укрытым длинной зеленой скатертью. – Дело у нас общее, поэтому нам следует иметь единство мыслей. Я предлагаю доверить доставку ценностей для крымского хана боярину Телятевскому. Он храбрый человек и на воеводстве давно состоит.