1612. Минин и Пожарский

Далеко убежать Стенька не смог, его схватили и взяли под стражу. На допросе Стенька сознался, что приехал в Ярославль не один, а с казаком по имени Обрезок. Им было поручено Заруцким выследить и убить князя Пожарского. Не желая проливать кровь, Пожарский помиловал Стеньку и Обрезка, держа их в своем обозе для обличения Заруцкого.

После этих событий от Заруцкого отвернулись многие его соратники, и в первую очередь князь Трубецкой.

В середине лета Пожарский направил к Москве четыреста конных дворян во главе с Михаилом Дмитриевым, который уже воевал с поляками в составе Первого ополчения. Дмитриев достиг Москвы и выдержал бой с польскими гусарами, сделавшими вылазку из Кремля. Отряд Дмитриева разбил стан между Тверскими и Петровскими воротами.

Прознавший об этом Заруцкий приказал своим казакам сняться с лагеря и отступить от Москвы в Коломну. Большинство казаков отказались покинуть свои позиции под Москвой. Заруцкому удалось увлечь за собой лишь около двух тысяч человек.

Несколько дней спустя к Москве подошел воевода Лопата-Пожарский с семью сотнями конников, расположившись лагерем между Тверскими и Никитскими воротами. Дмитрий Петрович Лопата-Пожарский доводился двоюродным братом князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому.

В августе нижегородское ополчение разбило станы возле Троице-Сергиева монастыря. Здесь войско стояло четыре дня. Получив известие от своих головных воевод, что к Москве приближается войско гетмана Ходкевича, князь Пожарский выслал вперед всю конницу во главе с Василием Турениным, велев ему занять позиции у Чертольских ворот.

Еще через два дня пешая рать князя Пожарского с пушками и обозами подошла к реке Яузе, заняв становища, брошенные казаками Заруцкого.

Первая встреча князя Трубецкого с Пожарским получилась неприветливая. По чину и знатности боярин Трубецкой был выше Пожарского, поэтому он ожидал, что бразды правления тот уступит ему. Увидев, что Пожарский держится с ним на равных и к тому же постоянно советуется с Кузьмой Мининым, человеком мужицкого сословия, Трубецкой вспылил и прервал переговоры. Гнев Трубецкого неизвестный очевидец отразил на страницах летописи. Отъезжая прочь верхом на коне, князь Трубецкой сердито воскликнул: «Если мужик нашу честь хочет взять себе, тогда служба и радение наше станет ничем!»

* * *

Взобравшись на высокий земляной вал, утыканный с его внешней стороны наклонными кольями, князь Пожарский вгляделся вдаль. На другом конце обширной зеленой равнины заблестели на солнце стальные латы и шлемы польских конников, развернувшихся широким фронтом, засверкали длинные ряды поднятых кверху пик. Среди копий реяли на ветру бело-красные польские знамена с черным одноглавым орлом.

Пожарский глянул на своих военачальников, стоявших кучкой внизу у внутреннего основания вала, и громко воскликнул:

— Приспело наше время, братья! Ходкевич наступает! Надо его встретить достойно. Все конные полки вперед!

Прохладный утренний воздух разорвали звонкие протяжные сигналы боевых труб.

С гулким топотом русская конница, обтекая земляные рвы и валы, возведенные накануне пешими ратниками, устремилась по густому травостою навстречу врагу. Всадники в длинных кольчугах и островерхих шлемах на скаку выхватывали из ножен сабли.

Пожарский различил в гуще конников двоюродного брата Дмитрия Лопату на белом коне. Рядом с князем Лопатой-Пожарским скакал знаменосец на гнедом жеребце. На багряном полотнище земского стяга грозно вздымались два золотых льва, обратившись один к другому оскаленными пастями.

Две конные лавины, блистая оружием и доспехами, с шумом и лязгом столкнулись на широком просторе Новодевичьего поля. Какое-то время было непонятно, кто же там одерживает верх: поляки или русские. Конные сотни с обеих сторон сшибались, рассыпались врозь, перемешивались так, что издали было не разобрать, где свои, а где чужие. Но вот все явственнее стал обозначаться перевес в сече польских гусар, над головами которых загибались высокие крылья из орлиных и гусиных перьев. Эти крылья, жестко прикрепленные к спинной части доспехов, при быстрой скачке издавали грозный свистящий гул. Этот устрашающий звук надолго оставался в памяти тех, кому хотя бы однажды довелось испытать на себе сокрушающий удар польской кавалерии.

Отступающая русская конница промчалась мимо частоколов и земляных валов, из-за которых по летящим галопом крылатым шевалежерам ударили русские пушки и пищали. Остоженский острог, где Пожарский разместил свои главные силы, окутался облаками порохового дыма. Дистанция до противника была еще слишком велика, поэтому первый залп не нанес польской коннице серьезных потерь. Ядрами и пулями были убиты всего около десятка гусар, вырвавшихся вперед дальше всех.

Конница Ходкевича оттянулась назад, уступив место для атаки своей пехоте.

Пожарский продолжал стоять на гребне вала, глядя из-под козырька своего шлема на приближающиеся длинные шеренги польских пехотинцев с мушкетами и алебардами в руках. Головы жолнеров и шляхтичей были покрыты шляпами и шапками, украшенными пышными перьями: белыми, красными, черными, дымчатыми…