Здесь необходимо сделать отступление насчет проблемы строительства неправославных церквей. Жолкевский от имени не то Владислава, не то Сигизмунда обещал «веры христианской у московских людей не отымати, и костелов римских не строити…» [527]; по другой версии, в Москве таки разрешалось построить костел, но только с разрешения патриарха и Боярской думы [528]. Специальным пунктом договора служившим в России полякам разрешалось входить в православные храмы, но сняв головные уборы и не вводя туда собак [529].
Некоторые авторы рисуют такие перспективы, как открытие в царствование Владислава университета в Москве или введение в российских городах магдебургского права
[530]. Некто А. Головатко считает, что договор о призвании Владислава на царство (он говорит о договоре 4 февраля, но то же можно сказать и о договоре 17 августа. –
В.Д. Чарушников резко критикует Головатко за такую позицию, равно как и за многое другое (например, за «попытки реабилитировать Лжедмитрия I», хотя последний, как мы видели, этого вполне заслуживает) [532]. Кое в чем Чарушников недалеко ушел от советского историка Л.В. Черепнина, назвавшего договор 4 февраля 1610 г. «антигосударственным актом» [533].
А я, чтобы внести ясность в этот спор, добавлю: да, договор 4 февраля (равно как и 17 августа) 1610 г. закладывал
Почему Сигизмунд не отпустил сына на царство?
Итак, есть основания думать, что, приди Владислав вовремя на царство, перспективы могли бы быть неплохие как для страны, так и для него самого. Однако Владислав как русский царь так и не состоялся: отец не отпустил его в Россию, которую сам собирался захватить и ею править. Собственно, уже в конце февраля 1610 г. король прямо заявил, что Московское государство должно быть «передано в его руки, посредством ли переговоров… или военною силою» [534]. Отметим, что присягать 27–28 августа 1610 г. Владиславу москвичи начали, не заручившись согласием польского короля отпустить сына на царство и не потребовав каких-либо королевских гарантий [535].
Смоленский воевода Михаил Шеин послал делегацию в лагерь осаждавших город поляков с таким предложением: он согласен признать немедленно Владислава царем, если поляки снимут осаду Смоленска. Ответ был таким: мол, убьем вас (посланцев), если еще раз явитесь к нам с такими предложениями [536]. В результате такой политики поляков многие и в самой Москве, как пишет Авраамий Палицын, стали «прямить» калужскому «вору» [537]. И вот тогда-то поляки и вошли в Кремль ночью, «яко тати».
Почему же король Сигизмунд и вообще поляки так поступили? Возможно, ответить на этот вопрос поможет письмо польскому королю сподвижников Тушинского вора, природных поляков: «Мы не запираемся, что человек, который называет себя Димитрием, вовсе не Димитрий, и мы сами не знаем, кто он таков». Но «было много примеров, когда Бог возвышал людей из низкого звания», а посему «вор» – «Божье орудие. Больше будет славы и
Но в некоторых документах, относящихся к периоду «царствования» Лжедмитрия II, имеются, как сообщает нам К. Валишевский, и намеки на «