1612. Все было не так!

Кстати, о женихах Ксении. Первым из них оказался шведский принц Густав, однако он вел себя, как тогда говорили, «непотребно» – пьянствовал и открыто жил с любовницей-немкой, которую привез из Данцига (она была хозяйкой гостиницы, где Густав по пути в Россию останавливался), передаривал ей богатые царские подарки и т. д. В конце концов, Годунову это надоело, и он отправил принца на удельное княжение в Углич[169]. Следующий жених – датский принц Иоганн – был куда достойнее, но Борис, по некоторым сведениям, перестарался – перекормил его на пирах, устраивавшихся в его честь, так что бедняга… умер от обжорства[170]. Как бы то ни было, прибыв в Москву 19 сентября 1602 г., 27 октября Иоганн уже скончался[171]. Народ, конечно, обвинил в его смерти Бориса, стал носиться слух, что сам Борис отравил его из боязни, чтобы москвичи, полюбивши зятя Борисова, не избрали его царем вместо Борисова сына[172]. Возможно, эти слухи были пущены в ход просто от озлобления (то, что закармливание датского гостя до смерти имело место во время массового голода, Годунову чести, конечно, действительно не делает…), и, например, историк первой половины XVIII в. В.Н. Татищев повторяет эти обвинения, говоря, что царь пошел на это, «видя всего народа к королевичу любовь»[173]. Как бы то ни было, Ксения лишилась и второго жениха…

Но вернемся к самозванческой интриге. Почему Сигизмунд отклонил проект Я. Замойского – понятно. Он рассчитывал посадить на трон Лжедмитрия I в качестве марионетки. Так, первый Самозванец в обмен на обещание помощи взял на себя обязательство предоставить Сигизмунду войска для войны со Швецией, а при необходимости – и сам их возглавить[174]. Польский посол в Риме заявил по этому поводу, что король «предвидит отсюда отчасти возможность возвратить королевство Швецию не столько под свою власть, сколько под власть сего Святого апостольского престола» (т. е. католической церкви. – Д.В.)[175]. Итак, Россию явно собирались использовать как орудие Контрреформации. И в дальнейшем – явно не только в Швеции…

Самозванец обязался также уступить Польше Черниговскую (Северскую) землю «со всем, что к оной принадлежит»; впрочем, то же самое он обещал и будущему тестю – Юрию Мнишеку; последний, узнав, что эти земли обещаны также и польской короне, потребовал в компенсацию половину Смоленской земли. Будущей же жене, Марине Мнишек, Лжедмитрий пообещал в удел Новгород и Псков; ей разрешалось строить на Новгородчине католические костелы и латинские школы, а в обязательстве претендента на престол писалось буквально так: «А мне… в тех обоих государствах, в Новгороде и во Пскове, ничем не владети и ни во что не вступати»[176].

Конец Годуновых

13 октября 1604 г. Лжедмитрий I вступил с польской территории в пределы России. Его успеху, помимо всего прочего, способствовали экономические неурядицы, вызванные насаждавшимся Иваном Грозным и его преемниками восточным принципом «отнимем все заработанное, но если ничего не заработал, умирай».

Здесь представляется целесообразным сделать отступление и разъяснить суть этого принципа. Как известно, государственный подход к организации экономической жизни подданных возможен либо патерналистский, либо как к самостоятельным субъектам (с наличием, естественно, многочисленных промежуточных форм). Первый подход предполагает принцип «барин отберет все заработанное, но он же не даст пропасть с голоду, если не заработал ничего». Второй принцип основан на том, что «что человек заработал (за вычетом налогов «сколько положено»), то – его, но если он ничего не заработал – это его проблемы, помогать ему никто не обязан, пусть неудачник плачет».

Принято считать первый подход «восточным», второй – «европейским» или «западным», но на самом деле это не так или по крайней мере не совсем так. Оба этих подхода – европейские, только первый из них – европейско-патерналистский, по марксистской терминологии, его можно назвать «феодальным», тогда как второй – по марксистской же терминологии – можно именовать «буржуазным».