1612. Все было не так!

После освобождения Москвы от «тушинской» блокады в столице одни за другими шли торжества, пиры и т. д. В. Козляков отмечает, что Шуйский всячески ублажал «немцев», т. е. шведов, тогда как героизм своих считался делом само собой разумеющимся[456]. Но если это и так, все равно главным героем, естественно, был Скопин-Шуйский. Народ при въезде его в Москву падал перед ним ниц, публично называл его освободителем и спасителем, а сам царь Василий вынужден был на людях обнимать и целовать его[457].

Однако царь ненавидел своего родственника и имел для этого серьезные основания: многие люди публично говорили, что он куда больше Василия достоин короны. Сам Скопин-Шуйский не раз говорил (в том числе и самому царю), что не помышляет о короне, а на соответствующее предложение Прокопия Ляпунова он просто не ответил, хотя и «доводить» царю на Ляпунова тоже не стал[458]; но царь не поверил в нежелание Скопиным царского венца, возможно, потому, что судил о племяннике по себе: ведь и Шуйский не раз клялся в верности и Борису Годунову, и Лжедмитрию I…

Кроме того, Шуйский не мог забыть, как осенью 1609 г. Скопин не торопился выручать Москву. Причиной была, возможно, осенняя распутица, а возможно, дело было в том, что Скопин дал обет Богу сначала освободить от осады Троице-Сергиев монастырь, а уж потом Москву[459], а по другой версии, приводимой Н.И. Костомаровым, как раз Скопин рвался к Москве, но Делагарди, как старший возрастом и более рассудительный, сдерживал его, представляя, что не следует оставлять неприятеля в тылу, а надо сначала очистить соседние районы от врагов[460].

Трудно сказать, кто из них был прав (на войне может быть в зависимости от обстановки права безоглядная стремительность, а может быть, и рассудительность), но Шуйский возомнил, что родственник ждет, пока положение царя в Москве станет невыносимым, чтобы голодающий народ сверг его и посадил на трон Скопина (хотя, как уже говорилось, к тому времени блокада Москвы уже была прорвана Ляпуновыми с юго-востока, и самые трудные времена для жителей столицы были позади). Вероятно, «антископинские» настроения в царе поддерживал и его брат Дмитрий, который считался наследником бездетного царя[461].

А тут еще какие-то гадатели напророчили, что после Василия Шуйского царем станет Михаил (и ведь стал же – Романов три года спустя!), и царь решил, что речь идет о Скопине. Правда, царь оправдал спасителя Москвы от обвинения, которое возвел на того царский брат Дмитрий Шуйский, что он якобы самовольно отдал шведам Корелу с областью. Как-то раз царь даже публично замахнулся палкой на брата в ответ на одно из подобных обвинений. Однако народ не верил такому поведению царя, все считали, что он «готовит Михаилу Васильевичу тайную гибель»[462]. Делагарди прямо советовал боевому товарищу, чтобы он «шел с Москвы, видя на нем на Москве ненависть (со стороны двора, конечно, а не общественного мнения. – Д.В.)»[463] и «вырвался в поле, чтобы избежать худа». Сам Скопин хотел оставаться в Москве «до просухи», а потом идти на Сигизмунда[464].

Как бы то ни было, но 23 апреля 1610 г. М.В. Скопин-Шуйский, вернувшись с обеда у царя, внезапно почувствовал себя плохо и в тот же день умер. По другой версии, отравлен великий полководец был 20 апреля, а умер 23-го, промучившись три дня[465]. «Новый летописец» сообщает, что у Скопина «беспрестанно бо идяше кровь из носа», и лучшие немецкие врачи (включая присланных Делагарди) ничем не могли ему помочь[466]. Дм. Иловайский сообщает, что у Скопина были тяжкие боли в животе, он метался и громко стонал[467].

Еще одной грубой ошибкой Шуйского и его родни было то, что Скопина решено было похоронить в родовой усыпальнице в Суздале, а пока «временно» (напомню, что этот город все еще находился в руках Лисовского) – в простом дубовом гробу, и лишь народное возмущение заставило упокоить прах героя-полководца в приделе Архангельского собора[468]. Такое отношение к праху героя тоже популярности Шуйским добавить не могло…

Так или иначе, главным воеводой над силами, направляющимися против поляков, стал после смерти Скопина, как вы, вероятно, уже догадались, брат царя Дмитрий Шуйский (кстати, как и Борис Годунов, зять Малюты Скуратова), уже неоднократно битый на полях сражений «болотниковцами», «тушинцами» и еще бог знает кем и тем самым доказавший свою совершенную бездарность как военачальника. Общественное мнение упорно обвиняло его, а то и самого царя в отравлении Скопина-Шуйского. Прокопий Ляпунов, ранее предлагавший корону Скопину, теперь прямо убеждал зарайского воеводу Дмитрия Михайловича Пожарского – того самого будущего спасителя Отечества – идти на Москву и мстить царю за смерть великого полководца (тот, однако, на такое не пошел)[469]. Если Скопина действительно отравили братья царя (а другое объяснение найти трудно), то почему они это сделали? Травить лучшего полководца перед решающей битвой – как скажет три века спустя П.Н. Милюков: «что это – глупость или измена?»