1612. «Вставайте, люди Русские!»

Удар основными силами он нанес около полудня, 22 августа, двинув свои войска от Новодевичьего монастыря к Кремлю, по левому берегу Москвы-реки. Ранее им были посланы несколько отрядов все тех же украинских казаков, которым следовало ударить в тыл ополченцев, чтобы не дать тем вовремя занять выгодные позиции на пути неприятеля. Но здесь пана гетмана ожидал еще один сюрприз: кто-то успел предупредить Пожарского о продвижении конницы, и князь заранее двинул свои полки на Замоскворечье, а хохлятская конница прискакала к опустевшим таборам, развернулась было вслед ополченцам, но ее встретили на полпути башкирские сотни и щедро угостили стрелами…

Налететь лавиной и взять основные подступы к Кремлю, таким образом, Ходкевичу не удалось. Пришлось принять условия, навязанные Пожарским — завязать бои на валах примыкающего к Замоскворечью Земляного города. Сеча оказалась долгой и жестокой — поляки на такую не рассчитывали, и вскоре пану гетману начали доносить об отступлении его полков, которые то там то здесь уступали врагам свои позиции, и под их мощным натиском откатывались назад.

Не удалось взять и Серпуховские ворота — опытные немецкие мастера в считанные минуты разнесли петардами их створки, но за ними оказалось нагромождение бревен, досок, невесть откуда прикаченных телег, да еще все это было мощно обложено мешками с землей и камнями.

— Будь они прокляты! — в ярости бранился прискакавший к гетману с докладом немецкий офицер, которому был поручен штурм ворот. — Соорудить все это за несколько часов было просто немыслимо, однако русские это сделали. Там действует какой-то военный гений, пан гетман! Пожалуй такой же, как там, в Смоленске, где мне довелось побывать год назад. И если бы я верил во всякую чертовщину, то, клянусь, вообразил бы, что Смоленский воевода, которого ваш король приказал умертвить, воскрес из мертвых и защищает сейчас Кремль!

— Что вы городите бред! — вышел из себя гетман. — Какой еще Смоленский воевода?! Не можете вышибить горсточку русский из Кремля, так и скажите!

Немец выразительно посмотрел в побелевшее лицо пана гетмана и, не сказав более ни слова, уехал.

Но его сообщение было не самым худшим известием, которое пану гетману предстояло в этот день услыхать. Почти тотчас он услышал звуки труб и боевой казачий клич, но то наступали не его украинские казаки… Большой отряд конницы мчался со стороны Замоскворечья, и не успели поляки опомниться, как им ударили в тыл. То были казаки князя Трубецкого, лишь некоторое время наблюдавшие из своих таборов за кипевшей кругом битвой. Хитрый князь обещал гетману не вмешиваться, однако никакого приказа, который запрещал бы его людям принять участие в битве, не отдал (мало ли, как оно обернется?). В казаках вскоре взыграла кровь, да и заговорила совесть, и они бросились на подмогу своим. К тому же, накануне битвы в их стане появился, бесстрашно миновав польский лагерь монах из Свято-Троицкого монастыря, многим знакомый келарь Авраамий. Не спрашивая даже, собираются ли воины Трубецкого участвовать в сече, он просто стал их благословлять на битву «за Москву и Русь Святую», что и решило дело: казачьи атаманы бросили клич, и казаки взялись за оружие, уже ни у кого не спрашивая позволения.

К вечеру сеча откатилась в Замоскворечье, разбилась на многочисленные островки, где бой кипел с прежней силой, в остальных же местах поляки отступали, делая вид, что продолжают биться, на самом же деле лишь ища возможности поскорее покинуть поле сражения.

Ходкевичу доносили о страшных, непоправимых потерях. Крохотное, по его понятиям войско Пожарского и Минина уничтожило его лучшие отборные части и гнало их остатки прочь от Москвы! Не помог и осажденный польский гарнизон — две-три вылазки закончились полным истреблением смельчаков, и уцелевшие вновь заперлись в каменных теремах Кремля, уже не рассчитывая на скорую помощь (а, возможно, не рассчитывая на нее вовсе, но не надеясь и на пощаду со стороны русских).

Гетман не хотел сдаваться. Отступив от города, он перегруппировал оставшиеся полки, и утром бои возобновились. Отборная шляхтеская кавалерия, ринувшись лавиной на казачьи части и пехоту Козьмы Минина, оттеснила их из Замоскворечья, а неутомимый немецкий полк сумел занять два земляных вала, на которых удобно было укрепиться и держать оборону.

В какой-то момент гетман подумал, что побеждает.

— Что делают русские? — спросил он явившего с докладом лазутчика. — Бегут? Ведь они бегут, да?

— Они служат молебен в ставке князя Пожарского, — ответил соглядатай, и в голосе его пан Ходкевич услыхал вдруг настоящий страх. — Они молятся Пресвятой Богородице о даровании победы…

— Они спятили, этот князь и его нижегородский мясник?! — завопил гетман, уже не сдерживая обуявшего его бешенства. — Они не понимают, что проиграли?! Утром я размету остатки их доморощенного войска, и моя конница втопчет их в землю!